В море Травкин

— Мне следует доложить об этом начальству?

— Ни в коем случае. Пока суд да дело, а мне что, в море идти с другим специалистом?

— Ругаться будут, товарищ командир!

— Ничего, отругаются и перестанут. В двадцать три будь готов. Сходни с тральщика уберут, прыгай через фальшборт. Оставь записочку, чтобы зря не искали.

Уже в походе Травкин сказал Магницкому:

— Есть радиограмма насчет вашей персоны… Объяснился…

Чтобы выйти в открытые воды, лодке предстояло преодолеть обширную область льдов. На корабль надели «намордник» — прочный стальной щит, предохранявший от ударов льдин форштевень, носовые горизонтальные рули и торпедные аппараты. Командир лодки назначил дополнительную вахту, чтобы отпорными крюками отталкивать крупные льдины.

Шли за двумя ледоколами. В узких шхерных проходах лед оказался толщиной свыше полуметра. Чтобы быть в струе чистой воды, Травкин приказал укоротить буксирный трос. Это было небезопасно, создало дополнительные трудности, так как ледокол часто менял скорость хода и подводная лодка то стремительно наползала на него, то вдруг неимоверно натягивался трос — вот-вот лопнет. Но Иван Васильевич верил в экипаж, в свой глазомер, в корабль. Двигались медленно, в иные сутки всего по несколько миль. На ночь приходилось останавливаться, и лед сковывал корабль. Вахтенные коченели на ветру. Мокрая одежда превращалась в холодный панцирь, прилипал к рукам выстывший металл. Корпус корабля изнутри облицован пробковой крошкой, но все равно от него шел сильный, как говорили располагавшиеся в концевых отсеках торпедисты, «зверский» холод. В носовом и кормовом отсеках стенки корпуса покрывал иней. Моряки спали, надев на себя «весь аттестат».

И все же корабль настойчиво продвигался вперед. Чем западнее он уходил, тем тоньше становился лед. Наконец, вышли в открытое море. Травкин обрадовался: уйдет лодка на глубину, станет теплее, уютнее. Но у него по коже побежали мурашки от первого же после погружения доклада вахтенного офицера:

— За лодкой след соляра!

Оказалось, что одна из межбортовых цистерн злополучного четвертого отсека пропускает топливо. Течь образовалась от ударов льдин. Соляр стал проникать в аккумуляторную яму.

— Что будем делать, инженеры? — с досадой спросил Иван Васильевич у М. А. Крастелева и командира группы движения А. В. Сулоева.

Александр Владимирович Сулоев предложил возвращаться для ремонта. В принципе это было разумно, и Крастелев промолчал. Травкин внешне казался спокойным, только побелели губы, выдававшие его волнение. Само слово «ремонт» стало для него ненавистным, он же моряк, а не ремонтник. Возвращаясь из предыдущего похода, краснофлотцы говорили о позоре на весь флот. Но это по молодости. Теперь он и сам так считал.

— Может, вы и правы, — сказал командир корабля. — Нам действительно следовало бы вернуться в базу. Нас никто за это не осудит, но проситься второй раз домой без боевого успеха хуже смерти! Подумайте, посоветуйтесь!

Командира поддержал парторг корабля Середин:

— Наши товарищи, кто давно на лодке, помнят начало сорок второго года. Положение было куда труднее. Порой оно казалось просто отчаянным. Голодно, холодно, воды нет, не работает водопровод. А дать городу воду было необходимо, думаю, важнее в сто раз, чем решить ту задачу, что стоит сейчас перед нами.

В те незабываемые дни пришли к нам на лодку член Военного совета Ленинградского фронта секретарь горкома ВКП(б) А. А. Кузнецов, председатель Ленгорисполкома П. С. Попков. Во втором отсеке нашей «катюши» собрали они коммунистов. Кузнецов высказал просьбу быстро отремонтировать насосы водонапорной башни, ввести в действие другие системы, так как начинается весна, воду из Невы брать опасно, могут возникнуть эпидемии, случится что — от болезней погибнет множество ослабевших людей.

Мы решили создать две бригады. Одну возглавил мичман Леонович, другую я. Но бригады не сменяли друг друга, а работали параллельно, круглосуточно, отдыхая по 1,5–2 часа. Член Военного совета фронта приезжал к нам ежедневно. На десятый день, на полсуток раньше установленного жесточайшего по времени срока, насосы городской водокачки стали давать воду городу.

А. А. Кузнецов, помнится, сказал тогда подводникам: «Родина и Ленинград никогда не забудут ваш подвиг!» Давайте еще совершим, пусть не подвиг, просто нужное дело сделаем: здесь, в районе боевой позиции, введем лодку в строй. Золотые руки у многих. У мичмана Андреева, например.

— Да я хочу выступить, — поднялся с места старшина группы мотористов С. Е. Андреев. — Мои товарищи предлагают в первую очередь расходовать топливо из поврежденной цистерны, а ее швы из четвертого отсека зачеканить. Поработаю под ленинградским девизом: «Что может быть сделано, будет сделано. Что не может быть сделано, все равно будет сделано».

И он действительно совершил своими золотыми руками почти невозможное, то, что в пору доверить только заводу. Лодка была снова готова к бою. Снова, в который раз, помогла вера в людей.