В Москву!

— Только попробуй, — бурчал Толик. — Спокойной ночи, подонки. Пусть вам приснятся голые телки, — говорил он Димке и Педро и наваливался на Нору.

Докурив, Педро пошел погулять по соседям в надежде выпросить сахар. Нора вернулась в комнату. В полутемном углу сидел за столом Димка и что-то переписывал в маленький блокнот. В последнее время гора таких блокнотов день ото дня росла на его стороне письменного стола. Непонятно, что он туда записывал и, главное, зачем. Потом его разъяренная мать, прочитав пару блокнотов, захочет судиться с институтом, решив, что это преподаватели свели с ума ее сына, но ей объяснят правду.

Нора лениво взялась убирать со стола, но передумала и, нагнувшись над Димкиным плечом, посмотрела, что он записывает.

— Димочка, что ты там все пишешь? — улыбнулась Нора, потрепав его по волосам. — Стихи про тоску? Ну, пиши-пиши, я тоже раньше писала стихи про тоску. Но потом я выросла, и это прошло.

От Нориного дыхания у своей щеки у Димки дрожали руки.

Несколько лет назад, когда Нора только появилась в общежитии, Димка смотрел на нее своими черными, с темными кругами, глазами сосредоточенно и восхищенно. Ему было семнадцать, он был удивительно бледный, очень высокий, всегда в заношенном свитере, серьезный, и молчаливый, и до того нескладный, что рано созревшей Норе было трудно поверить, что они ровесники.

Димка приехал из станицы, где жил с мамой, и Нора была первой девушкой, показавшейся ему красивой.

Как-то, когда в комнате, вопреки обыкновению, больше никого не было, Нора подсела к Димке в его уголок.

— Ты чего так на меня смотришь все время, Димка?

Димка молчал.

— Хочешь, я тебя поцелую? — Нора и сама не знала, зачем она это спросила. Она совсем не собиралась целовать неуклюжего Димку. Просто было его немножко жалко и хотелось сделать ему что-нибудь приятное, что-нибудь важное для него. Что-нибудь, чтобы он запомнил именно ее, чтобы в чьей-то жизни она стала какой-никакой вехой.

— Хочу, — неожиданно ответил Димка.

Нора наклонилась к нему, убрала от лица темные кудри и легонько провела языком по Димкиной нижней губе. Губа была шершавой. Димка вдруг начал дрожать, как будто замерз. Нора слегка приоткрыла его губы своими и осторожно поцеловала. Дальше все замелькало так быстро, что оба ничего не успели понять, а поняли только потом, когда Димка растерянно и испуганно смотрел на свои голые коленки.

Последовавшую неловкую минуту оба выдержали с достоинством. Первым заговорил Димка:

— У меня никогда не было… раньше, — сказал он.

— Я так и поняла, — Нора засмеялась с облегчением от того, что прервалась тишина. — Давай чай пить.

На следующий день Толик зло спросил у Норы:

— Какого хрена ты переспала с Димкой?

— А что? И с каких пор ты мне задаешь такие вопросы? И откуда ты знаешь?

— Мне Димка сказал.

— Зачем он тебе рассказал? Идиот.

— Потому что он мой друг. И он считал, что неправильно мне не сказать. Спросил, как я к этому отношусь.

— Ну и как ты к этому относишься?

— Я думаю, что ты редкая сука.

— Толик, ты последи за языком. Я тебе никогда ничего не обещала и могу спать, с кем считаю нужным.

— Да нужны мне твои обещания! Я просто поражаюсь, что до тебя не доходит, что он втюхался в тебя по уши. И как теперь мы будем трахаться у него над головой?

— А как мы раньше трахались? Ему я тоже ничего не обещала.

— А что же ты сделала, когда с ним переспала? Не пообещала? Я думаю, он-то как раз считает, что пообещала.

— Только идиот может считать, что девушка, которая спит с парнем, теперь этому парню что-то должна.

— Ну, значит, я идиот. И все, кого я знаю, — тоже.

Открылась скрипучая дверь, и в комнату вернулся странный Педро. Он уселся на табуретку и уставился в окно.

Педро был очень маленького роста, такого, что даже медкомиссию в военкомате не прошел по-честному, а не за взятку, с большой головой и рубленым лицом над щуплым телом с мальчишеской грудной клеткой. Своей внешности он стеснялся, но держался с достоинством. Его отец, пока не погиб в пьяной аварии, пытался воспитывать сына в хемингуэевских традициях.

— Народ, я только что, знаете, что понял? — медленно сказал Педро. — Оказывается, мы все живем две жизни. Одну жизнь мы живем, как обычно, а другую жизнь мы живем во сне. И, пока мы не спим, наша вторая жизнь, та, которая во сне, продолжается. Просто мы ее ни фига не помним. Вот прикиньте, как было бы круто, если бы во сне можно было зацепиться за ту точку, на которой закончился сон, и потом именно в нее вернуться. Было бы две абсолютно параллельных жизни.

— Педро, тебе надо свою голову институту завещать. Они по ней будут диссертации писать, — сказал Толик.

Педро Толика не слышал и продолжал говорить: