В мутной воде

Варвара Николаевна была так счастлива в Ораниенбауме, что даже забыла о делах и не принимала к себе никого. Башутин был далеко, в Бухаресте, и она не расставалась с влюбленным юношей. Сперва она смеялась над своим чувством, говорила, что это вздор, но вскоре чувство охватило все ее существо и она с замиранием институтки слушала страстные речи Привольского. Ей словно хотелось насладиться наконец не испытанным еще ни разу в жизни чувством бескорыстной любви, и это чувство вдруг пришло. Беззастенчивая, бывало, она теперь вспыхивала при виде красивого, свежего, здорового юноши, и сердце ее трепетно билось, когда он опаздывал несколько минут. Она с восторгом слушала любовный вздор, который несколько недель тому назад вызвал бы насмешку в ее глазах, а теперь? Теперь она заставляла Привольского повторять, что он ее любит, и он повторял, повторял эти нежные слова вспыхнувшей страсти. Они вели себя как впервые влюбленные: гуляли по парку, катались на лодке, ездили верхом ночью, предпринимали поездки ins Grune[18], ссорились из-за пустяков и ревновали друг друга, как подростки… Варвара Николаевна была внимательна и предупредительна к Привольскому до смешного. Малейший его намек считался для нее законом. Она вдруг привязалась к нему со страстью матери и любовницы. Она нетерпеливо ждала его ласки и скорбела, если ей казалось, что он чем-нибудь недоволен. Она выбегала встречать его, нередко делала ему сцены и допрашивала, отчего он опоздал, смотрела ему в глаза, как раба, и дрожала за свое счастье, как любовница, не уверенная в завтрашнем дне.

Был жаркий июльский день. Варвара Николаевна сидела на террасе и посматривала на часы. Скоро должен прийти поезд…

— Параша! — крикнула она. — Завтрак готов?

— Готов.

— Смотри, чтобы сейчас же подали, как только приедет Сергей Николаевич… Да чтобы шампанское было заморожено…

— Все приготовлено! — улыбнулась Параша.

И Варвара Николаевна сама радостно улыбнулась, приколола цветок в свои чудные черные волосы, обдернула белый капот и, веселая, побежала на дорогу, чтобы встретить Привольского. На платформу она избегала ходить. Ее появление всегда вызывало разные замечания. Не стеснялись вслух называть ее по имени и прибавлять к нему эпитеты, от которых ее бросало в дрожь. Она и без того боялась, что Привольский вдруг ее бросит. Она знала, что родители его не раз серьезно упрекали его за связь, но юноша любил ее и с упорством влюбленного не верил слухам, ходившим про нее. Он не раз уверял ее в этом, но она все-таки дрожала за свое счастье и нередко с ужасом вспоминала о Борском.

Поезд только что пришел. По дороге показалась статная красивая фигура. Варвара Николаевна бросилась навстречу, обняла юношу и, прильнувши губами к его губам, шепнула:

— Ты до завтра останешься у меня?

Но вдруг она отскочила от него, точно ужаленная. Лицо Привольского не сияло, как обыкновенно, счастьем свидания. Оно было задумчиво; какая-то серьезная торжественность виднелась в чертах его свежего лица.

У Варвары Николаевны упало сердце. Она вдруг побледнела, как полотно. Вот-вот он сейчас скажет то роковое слово, которого она так боялась.

— Сережа, что с тобой? Ты сердишься на меня?..

Но он вместо ответа подошел к ней, крепко сжал ее руку и сказал:

— Ты разве не знаешь? Через неделю мы выступаем в поход…

В первую минуту она обрадовалась, но прошло мгновение, она поникла головой и тихо прошептала:

— На войну?

— Да, на войну!

— Но ты не пойдешь?.. Ты не пойдешь, Сережа?.. К чему тебе идти? Ты возьми у меня денег, сколько хочешь возьми… Скажись больным… И знаешь что?.. Я завтра же поеду в город и устрою, чтобы ты остался. Ты хочешь? Говори!..

Она говорила отрывисто, со страхом глядя в глаза Привольскому.

— Полно вздор говорить, Варя… Разве можно не идти на войну, когда посылают? — заметил серьезно юноша и, любуясь любовницей, весело прибавил: — Еще неделя у нас впереди, и я у тебя буду каждый день…

Варвара Николаевна была в отчаянии и решилась непременно проводить Привольского хотя до границы… Она целый день была задумчива и вечером, когда они сидели вдвоем на террасе, проклинала войну и просила Привольского повторить, что он ее не забудет. В ответ юноша целовал ее в открытую шею и наконец подхватил ее и на руках унес в комнаты.

— Так ты позволишь проводить тебя?.. — говорила она на другой день, прощаясь с Привольским. — Я только до границы доеду.

Юноша согласился, и Варвара Николаевна приказала Параше приготовиться к отъезду.

Через неделю они ехали в отдельном купе на юг. Варвара Николаевна то плакала, то весело улыбалась под впечатлением горячих ласк влюбленного юноши.

Так доехали они до Ясс. В Яссах приходилось расстаться. Она упросила, однако ж, отдать ей один день. Он отдал ей этот день и на следующее утро наконец вырвался из горячих объятий влюбленной женщины и отправился догонять свой полк. Варвара Николаевна рыдала, как ребенок, и объявила Параше, что они поедут дальше. Она будет об этом просить военное начальство. Целый день просидела она печальная в номере и собиралась уже ложиться спать, как вдруг кто-то постучался в двери.