В начале будущего. Повесть о Глебе Кржижановском

Вих-ри враж-деб-ные ве-ют над на-ми...
Трам-там-там-там-там-там-там-там-там-там...

Сколько еще идти сквозь метели и ненастья?

Пройдем ли?

Кто дойдет?

Глядя на задремавшего Анатолия Ванеева, он снова заспешил:

Вихри враждебные веют над нами.
Темные силы нас злобно гнетут...

А как дальше? Что сказать дальше? «В бой роковой...» Роковой? Стоит ли пугать? Да, именно роковой. Не надо обманывать ни себя, ни других. Не надо. «В бой роковой мы вступаем с врагами...» Опять покосился на Ванеева. Нет. Не вступаем — уже вступили. «Нас еще судьбы безвестные ждут...» Вот, вот! Так, только так!

Пурга пуще прежнего шалеет, надрывается за окном.

Но ведь за мартом неизбежно придет апрель. Каждый гимназист-приготовишка скажет: «Как зима ни злися...» — и так далее. Ты веришь, Глеб? Только честно. Честно! Иначе не то что песни слагать — лучше сразу бросить все, уйти прочь.

Веришь ты?!

Разойдясь, расшагавшись, он замаршировал, будто в боевой праздничной колонне с товарищами — наперекор, навстречу врагу с песней-вызовом:

Но мы поднимем гордо и смело
Знамя борьбы за рабочее дело...

так, что Ванеев вздрогнул, открыл глаза, улыбнулся:

— «Гордо и смело...» — хорошо, Глеб. И гордо и смело получается. Надо приберечь это на прощанье...

Когда наступило двадцать пятое марта — день отправки в Сибирь, могучий, богатырского сложения Абрамович широко расставил ноги, притиснул спиною дверь, а все остальные стали в круг и запели:

Вихри враждебные веют над нами...

Со всех ног надзиратели бросились к мятежной камере. Но не тут-то было.

Кровью народной залитые троны
Кровью мы наших врагов обагрим, —

неслось из-за двери и угрожающе раскатывалось будто бы на всю Москву.

Грохот кованых сапог о кованый дуб. Стук прикладов. Ругань. Но по-прежнему страж не сломлен, дверь блокирована. Арестанты стоят, крепко взявшись за руки, словно держат круговую оборону. Боевое крещение «Варшавянки» продолжается.

Лишь когда допели до конца — впустили.

Обескураженные, даже смущенные стражники и жандармы тут же принялись «сортировать» бунтовщиков для немедленной отправки (не тащить же в карцер в день отъезда!).

— А ну, выходь!

— Па-аживей!

— Становись!..

Уже когда вели по двору, глухие, казалось бы, степы тюрьмы отозвались прощальным эхом и одновременно напутствием, клятвой:

Месть беспощадная всем супостатам,
Всем паразитам трудящихся масс!
Мщенье и смерть всем царям-плутократам,
Близок победы торжественный час!

Долго еще, говорят, ходили потом рассказы-легенды о том, как с песней шла в Сибирь партия ссыльных.

Не было прежде в Бутырках таких ссыльных. Не было таких песен.

Далеко, далеко — за тридевять снегов, за тридесять лесов — закатали автора, а песня пошла гулять по России — делать его дело.

Немилостива, сурова Сибирь...

Впрочем, ссыльный поселенец Глеб Кржижановский вместе с Василием Старковым определен на жительство в село Тесинское, что в тридцати семи верстах от Минусинска, на реке Тубе, притоке Енисея с правой стороны. Это юг Сибири. И лето здесь как лето, зима как зима.

Вслед за Глебом сюда приехала мама. И сестра Тоня. Приехала, осмотрелась, обжилась — и вышла замуж за Базиля — Старкова! Так что все Кржижановские теперь вместе.

Все?..

Зина! Родная, родная моя!.. Где ты? Что с тобой? Отзовись!

Сразу после его ареста — девятого декабря позапрошлого года — Зинаида Павловна Невзорова вошла в центральную группу «Союза борьбы», заменила любимого в самом прямом смысле. И ей и Надежде Константиновне Крупской удалось еще поработать немало: зиму, весну, лето, а там...

Четыре месяца в каземате Петропавловской крепости!

Девушка в каземате... Какие нелепые, несоединимые слова!

Потом ее выпустили до окончания следствия — на поруки матери. Глеб знает: свой невольный «отпуск» в родном Нижнем Новгороде Зина провела недаром — помогала Петру Заломову и другим тамошним марксистам восстановить разгромленные кружки, учила новых подпольщиков шифровальному искусству, конспирации...

А следствие по делу второй группы «Союза борьбы» все тянется, тянется. Что-то еще будет? Какой приговор? Первая группа... Вторая группа... А крамола не пресекается, и власти ожесточились.

Что будет с тобой, Зина?

Говорят, ссылка не каторга. Что верно, то верно. Однако ох как несладко живется Глебу! Пособие нищенское: восемь рублей на душу в месяц. Да и то отобрали у мамы: новое разъяснение — матери не считаются членами семей.

Но неподалеку — одни говорят, за семьдесят, другие — может, за сто верст, по сибирскому размаху и то и то «вовсе рядом», — живет другой ссыльный поселенец — Владимир, сын Ильи Ульянова.