В начале будущего. Повесть о Глебе Кржижановском

Наконец щелкает ключ: Глеб в клетке. Оглядывается — в другой клетке, напротив, Зина.

Побледнела, исхудала, но по-прежнему — по-прежнему, черт возьми! — самая, самая...

По праву невесты она добилась свидания.

«Свидания»... Через две решетки!

Она пришла поддержать его, приготовилась к встрече, повторяла наверняка не раз ободряющие, ласковые слова. Но увидела своего «Глебасю» и не выдержала.

Много страшного успел он уже повидать здесь, но этот взгляд любимой, обращенный к нему, этот взгляд на всю жизнь остался в памяти. В нем было и отражение того, как он плохо выглядит, как измотан, постарел. И то, что ей боязно смотреть на него. И что при этом она невольно опасается за свою судьбу — приходит в отчаяние. И еще многое, многое... Попробуй описать все, что может высказать один взгляд, а тем более взгляд женщины.

Глебу надо было собрать все силы и волю, чтобы улыбнуться непринужденно, сказать как ни в чем не бывало:

— Мне здесь хорошо. Ничего не надо. Не волнуйся. Береги себя... — И еще и еще в том же роде, когда сами по себе слова мало что выражают и гораздо важнее, как они произнесены.

Ну вот! Она улыбается ему в ответ. Повторяет те же — ничего не значащие — слова, но глаза, глаза говорят:

«Прости мне минутную слабость. Не будет жалостливой слезливой сцены встречи бедных влюбленных, которую так ждут от нас, так хотят видеть. Будет — и здесь будет! — как было: поделенная радость — две радости, поделенное горе — полгоря. Только так. Ведь мы вместе. Вместе, несмотря ни на что».

— Ни слова о делах, — напоминает жандарм. — Избегайте фамилий, иначе свидание будет прекращено.

— Можно и так.

— Пожалуйста.

Начинается пустяшный — зряшный из зряшных — разговор о ловле сусликов, о сборе земляники, о прогулках к памятнику Минина и путешествиях на Гуцульщину.

Такой пустяшный и скучный разговор, что жандарм, только что с интересом оглядывавший Зину, начинает клевать носом, едва не засыпает, сидя на стуле, через силу поднимается.

Если б он знал, что Суслик — это кличка Глеба, Земляника — Василий Старков, Минин — Ванеев, а Гуцул — Запорожец!

Вскоре после свидания с одной из передач — письмо от матери. В нем не только привет, не только тревожные заботы о здоровье, о теплом белье и шерстяных носках для Глебушка... Удалось сделать главное: обусловлен шифр, установлены правила конспирации, порядок передачи сигналов туда и оттуда. В общем, связь с волей постепенно налажена — из тюрьмы, через Глеба и остальных товарищей Старик продолжает руководить «Союзом борьбы».

Снова книги... Вот получен из библиотеки томик Пушкина, только что возвращенный Ульяновым.

Отвернувшись от «волчка», Глеб начинает «читать» — собирает в слова едва заметно помеченные буквы: передать то-то и то-то, узнать там-то и там-то. Конкретные требования, просьбы, советы. И под конец: «Держись, дорогой Друг!»

А дальше — что такое? — сплошные точки под строками:

Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.

Да, прав, тысячу раз прав поэт. Посев, сделанный «Союзом борьбы» на питерской ниве, уже дает густые всходы...

В декабре девяносто пятого Иван Васильевич Бабушкин, избежавший участи товарищей, пишет и пускает по заводам листовку «Что такое социалист и государственный преступник» — по поводу ареста руководителей «Союза борьбы». Опровергая и высмеивая обвинения официальной пропаганды, Бабушкин доказывает, кто истинные враги, кто друзья рабочего класса, и подписывается весьма символически, особенно для тех времен: «Ваш товарищ рабочий».

Через месяц и он был арестован, но дело не заглохло. Ведь пока еще не арестованы Михаил Сильвин, Надежда Крупская, Фридрих Ленгник, Зинаида Невзорова и некоторые другие...

В мае девяносто шестого всю Россию охватила праздничная горячка по случаю торжественной коронации Николая Второго, затем потрясла трагедия московской Ходынки и забастовка питерских текстильщиков. Три дня фабрики и заводы были закрыты — по случаю «священной» коронации. Когда же рабочие потребовали оплатить им прогульные дни, хозяева возмутились:

— Что за наглость? Не хотят участвовать в нашем общенациональном празднестве! Да это же... подрыв самых основ.

Тут-то и проявил себя «Союз борьбы», поредевший, немногочисленный, но сильный марксовой правдой, направляемый рукой Старика. Под воздействием этих «революционных дрожжей» рабочие решили не отступать от своих требований.

Сперва забастовали на Российской бумагопрядильной мануфактуре, потом и на других фабриках.

Молодые марксисты стремились «войти в самую гущу взбудораженной массы», стать к ней как можно ближе, жить одной с ней жизнью. Особенно старался Ленгник. Зина помнит, как Фридрих надевал рабочую рубаху, для пущей убедительности мазал лицо сажей и спешил на очередной митинг.

К середине июля он был одним из немногих уцелевших на свободе руководителей «Союза борьбы». Рвался на части, но, как всегда, встречал товарищей подтянутый и строгий, этот молодой человек с красиво расчесанными усами и густой бородой. Он поспевал всюду и за всех.