В начале всех несчастий: (война на Тихом океане, 1904-1905)

На японском флагмане капитан Като пытался уговорить Того уйти под прикрытие брони, но адмирал покачал головой. «Я приближаюсь к шестидесятилетию, и не следует беспокоиться о моем старом теле. Но вы все молодые люди, и у вас большое будущее, поберегите себя для службы своей стране». Того ждал этого дня долго, и он хотел использовать все возможности. В беседах с первым британским морским лордом — адмиралом Фишером — Того обсуждал именно этот маневр, так что английские обозреватели (капитан Пакенхэм, в первую очередь) не были удивлены. В результате осуществления этого маневра Того получал значительное тактическое превосходство. Пушки его лучших кораблей получали возможность концентрировать свой огонь на избранных целях, прежде всего на самых мощных кораблях России. Мозг японского флота Акийяма полагался на скорость и мощь главных японских кораблей, он верил в свое превосходство.

Капитан Пакенхэм, весь в белом, сидел в плетеном кресле на мостике эскадренного броненосца «Асахи» и делал заметки, словно он наблюдал гонку яхт. «Во главе колонны (русских. — А. У.) четыре линейных корабля казались огромными, на их фоне все остальные казались малозначительными. Нелегко было представить себе, что японские линейные корабли, наверное, производят такое же впечатление в сознании русских». Уже давно в своих отчетах в британское Адмиралтейство он давал максимально лестную оценку адмирала Того, по сравнению с которым «даже Нельсон был просто снобом». Пакенхэм считал, что Того не упустит ни единого шанса. Да, японский адмирал — не «полированный болтун, он не поражающий сознание метеор, но его великие способности оценит только потомство».

Когда развернулись курсом на северо–восток «Фудзи» и «Асахи» (скорость 15 узлов, значительно быстрее русских кораблей), наступил черед японских артиллеристов. Вспыхнули огни их основного калибра. В 1.52 «Микаса» сделал первый ответный выстрел. Первые выстрелы японцев не были удачными, это была хаотическая стрельба, пристрелка. Главной целью японцев были «Князь Суворов» и «Ослябя», лидеры двух колонн.

Адмирал Рождественский предпринял последнюю попытку диктовать свои условия битвы в двадцать четыре минуты третьего: он слегка развернулся налево, но, устрашенный огнем «Микасы», снова повернул направо. Эти маневры происходили в драгоценные минуты, когда «Микаса» и другие японские линкоры сосредоточились на русском флагмане, а крейсеры направили свои пушки на «Ослябю».

Флаг адмирала Фелькерзама еще реял на мачте, и Того, как и многие на русских кораблях, не знал, что второй по значению офицер на русской эскадре лежит в металлическом гробу часовни «Осляби». Мало кто и среди русских знал, что адмирал Фелькерзам умер накануне битвы; о нем было решено ничего не говорить, чтобы не деморализовать экипажи. Даже Небогатов не знал этого. Этот огромный корабль — «Ослябя» — был построен в спешке, его броневая защита была недостаточна. Корабль славился исключительной чистотой, за которой Фелькерзам всегда наблюдал неустанно. Его последними словами экипажу было: «Вы покажете себя настоящими русскими моряками». После смерти его заменил капитан Баер, которого команда знала мало.

Трагизмом исполнены те минуты, когда японские артиллеристы уняли дрожание рук и жестоко навели главные стволы на красавца «Князя Суворова». Все вспоминают, что «море вокруг «Суворова» закипело». Пока остальные русские корабли выдвигались, флагман эскадры стал прекрасной мишенью. Четырехфутовые смертельные снаряды падали на цвет русского флота. Их уже видели в Порт — Артуре, слышали ужасающий вой и знали огромную разрушительную силу. Первым раненым офицером стал мичман князь Церетели, любимец женщин, непобедимый в теннисе, в застолье, в песне.

Снаряды с тонкой оболочкой были превосходным японским изобретением группы адмирала Ижуина Горо — их называли «фурошики» — «платочки»; русские моряки видели, как они не только пробивали сталь, но и вызывали пожар. Русские назвали эти снаряды «жидкий огонь».

Теперь бинокли не требовались. Воздух стал настолько горячим, что все вокруг заструилось. Мертвые тела повсюду. Меткое попадание означало до одиннадцати убитых. Запах стоял страшный. Униформы в крови. Рожественский был пока невредим, он стоял рядом с капитаном Игнациусом, и смотрели они оба в щели амбразуры. Но такой вид наблюдения вскоре стал невозможным — дым закрыл видимость. Игнациус умолял сделать маневр — иначе японские артиллеристы пристреляются к мишени. Часто свирепый, адмирал сейчас ответил кротко: «Василий Васильевич, успокойтесь. Мы пристрелялись тоже». Только получив пробоину, Рожественский приказал сменить позицию.