Читаем В начале всех несчастий: (война на Тихом океане, 1904-1905) полностью

Знак беды прозвучал, когда в 2.15 на «Суворове» вспыхнул первый пожар. Семенов организовал тушение пожаров, скользя по окровавленной палубе флагмана. Еще раз увы: большинство русских моряков никогда в жизни не были в настоящем морском бою, их словно завораживало происходящее. «Проснитесь! Несите скорее воду!» Семенов намеревался детально отмечать все события битвы. Но эти события захлестнули его, и он не мог терять ни секунды. «Как я мог делать заметки, если невозможно было сосчитать даже число залпов, обрушившихся на нас? Я не только не видел никогда такого огня, но не мог себе его представить. Снаряды падали непрестанно, один за другим». Японцы использовали свой порох «шимозе», производившийся в больших количествах в Такиногаве, неподалеку от Токио. Этот порох взрывал снаряды, и много русских солдат получили ранения от осколков.

Град стали, обрушившийся на «Суворова» был ужасен. Осколок поразил и Рожественского, но не очень серьезно. Адмирал сел в кресло, вокруг него было шесть тел погибших. Офицеру, сообщившему о пожаре, он ответил: «Постарайтесь потушить. Отсюда я ничего больше сделать не могу». Даже будучи объятым пламенем, «Князь Суворов» вел прицельную стрельбу. Умирая, он отдавал себя флоту и родине. От его огня крейсер «Асама», получивший три пробоины ниже ватерлинии, вышел из боя. Пятью минутами позже Рожественский получил более серьезные раны — в голову и ноги. Голову обмотали полотенцем. Он продолжал сидеть и руководить. Кожа на скуле «открылась как конверт», обильно текла кровь. Его унесли вниз.

Русские корабли отбивались. На «Микасу» пало более десяти снарядов, один в непосредственной близости от адмирала Того. Тот продолжал смотреть в свой телескоп. Он не оборачивался и был спокоен. Командир флагмана Ийичи собирал падающие осколки. Но хуже пришлось «Асахи». Первым офицером здесь погиб молодой лейтенант, отказавшийся от императорской сигары. Много трупов, висящие на вантах части тел. Пакенхэма ударила «часть человеческой скулы с явными признаками нехватки зубов». Весь в крови, Пакенхэм покинул свое витое кресло. Даже его невозмутимый темперамент не мог вынести происходящего. Но нет, через пять минут он снова появился на палубе в безукоризненном белом костюме.

Главными мишенями японских корабельных артиллеристов стали передовые «Суворов» и «Ослябя». Второй, более старый броненосец, быстрее ощутил близость конца. Артиллерия японских эскадренных броненосцев повлекла «ослябю» на дно. На виду у всех, видя гибель своего корабля, один из артиллеристов выстрелил себе в голову. Никто не сел в спасательные шлюпки, хотя примерно треть команды попала в японский плен. Поразителен был вид одного из моряков, державшегося за всплывший гроб адмирала Фелькерзама. Желтые трубы «Осляби» лежали параллельно водной поверхности, изрыгая дым. Капитан Баер призывал моряков не цепляться за корабль — их засосет пучина. Но деваться было некуда — то был страшный вид, перевернутый гигантский корабль с тонущими в огне матросами.

Даже в аду крови и останков тел Семенов в бинокль видел четкость движений японских кораблей. На русских кораблях снесены несколько рубок, пожары повсюду, большие людские потери. Флагман «Суворов» был весь в красно–коричневом дыму и пламени, со снесенными мачтами. Японские фотографии демонстрируют только пламя и дым. А позади дым начал заволакивать «Бородино» и «Александра Третьего». Наблюдатель капитан Томас Джексон, хладнокровный морской волк, не мог удержаться, пораженный видом неожиданных смертей стольких людей. Черный дым заволок все море. Того не знал о смертельных ранах, поразивших «Суворова» и «Ослябю», он видел прежде всего то, что русский флот продолжает путь к Владивостоку. Этого нельзя было допустить. Он просигналил Первой японской эскадре повернуть на северо–восток, отрезая этот маршрут. Своенравный Камимура истолковал приказ по–своему, нанося русским кораблям значительный урон. Особой его целью стал умирающий «Суворов». Третья рана Рожественского затронула головной мозг. Флагман отчаянно старался держаться на поверхности. Мачты его были уже разбиты. В помещениях ярко горели свечи перед иконами. Но некому было уже молиться на корабле, сложившем свою красивую голову. Капитан Джексон с японской «Азумы»: «Это был самый поразительный и ужасный вид. Корабль покрылся густым дымом, сквозь который едва были видны остатки мачт». Горел уголь, которым был перегружен великий корабль. Сигналов он уже не подавал — снесена сигнальная рубка.

Командование эскадрой взял на себя капитан «Александра Третьего». Главные корабли наконец–то встали в поперечную линию. Поздно. Новый флагман стал и новой главной мишенью. В 3.20 он вспыхнул. Теперь он не мог вести за собой колонну. Вскоре после семи часов вечера он перевернулся и утонул, этот могучий красавец «Александр Третий», великий эскадренный броненосец русского флота скрылся в негостеприимных водах Цусимского пролива… Из 900 членов его команды не уцелел никто.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мировые войны

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное