В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле

Как-то вечером, когда уже солнце стало заваливаться за горизонт, Герман вдруг предложил мне прогуляться. Куда и зачем – неизвестно. Лезем в гору, до вершины добираемся уже в сумерках, присаживаемся перекурить и так сидим еще минут двадцать. И все это молча, без единого слова. Потом Герман произносит: «Ну, давай, рассказывай, что перед собой видишь». Я говорю – ни одного комментария, ни одного вопроса. Посидели еще минут десять, темень уже стоит кромешная. Герман поднимается: «Ладно, пошли вниз». До лагеря добираемся около полуночи, Серебрянный сидит в палатке с квадратными глазами, но не задает никаких вопросов. Так же молча пьем чай и расходимся по своим палаткам. На свежем воздухе Леонид Рувимович спрашивает меня, куда, мол, ходили-то и зачем? Я тоже начинаю держать марку, да так говорю, тут неподалеку, смотрели кое-что.

Потом мы стали разъезжаться, картографы поездом, мы с Серебрянным – самолетом. Сидим с ним в Ошском аэропорту, билеты на руках, в карманах ни копейки, ждем Германа с деньгами и фруктами с местного базара. Слышим объявление по местному радио: «…заканчивается посадка на рейс Ош-Москва…» – Германа нет. Делать нечего, поднимаемся по трапу, сзади крик: «Стой!!!» Бежим к ограде, сквозь которую Герман нам просовывает деньги, через верх перебрасывает дыни, две из четырех разбиваются вдребезги, и на прощанье слышу: «Ты вообще-то приезжай, может быть, из тебя чего-нибудь да получиться».

Потом была еще масса приключений, о которых можно было бы написать целую книгу, но речь идет о Германе. Его отличала удивительная работоспособность и фанатичная преданность делу. В 1982 году я вслед за ним перевелся в Институт литосферы. Наш тогдашний шеф Константин Октавьевич Ланге создал при отделе комплексных проблем биосферы, которым он руководил, небольшое подразделение под названием «Лаборатория структурной геоморфологии», сманил туда Германа и он позвал меня за собой. Это было время абсолютной свободы. От шефа было предельно ясное и откровенное указание – делайте, что хотите, но чтобы было хорошо. О том, как мы работали, знали лишь немногие, и в том числе инспектор 1-го отдела некая Лейла Аслановна, обаятельнейшая женщина. Во время войны она служила в СМЕРШе и в качестве переводчика лично участвовала в допросах фельдмаршала Паулюса. Крупномасштабные карты, которые нам были необходимы для работы в поле, можно было переправить двумя путями – либо спецпочтой, либо загрузить их в сейф, если машина стартовала из Москвы, при этом сейф должен быть привинчен к кузову. И вот как-то раз сложилась такая ситуация. Герман уже в поле, принимает у наших предшественников шофера вместе с автомобилем, я в Москве, заканчиваю кое-какие дела, надо лететь в Ташкент, начинать работать, но в Ташкенте придется торчать минимум две-три недели в ожидании карт, что режет под корень все наши планы. С обреченным видом прихожу оформлять пересылку карт, и вдруг Лейла Аслановна начинает задавать мне стандартные вопросы: «Сейф привинчен к кузову автомобиля?» Отвечаю: «А как же!» «Ну, тогда забирайте карты и уезжайте», – слышу, не веря своим ушам. Осенью, возвращая карты, я не утерпел и спросил ее: «А почему вы меня все-таки выпустили?» Лейла Аслановна задумчиво вздохнула и сказала: «Мальчишки, неужели вы думаете, что я не знаю, кто у нас в институте работает, а кто нет. Вот посмотри на эту папку – карты вернулись в том же порядке, в котором я их разложила, ни единого пятнышка, ни единой помарки. А ваши? Все листы измяты, везде следы карандаша, которые вы плохо стерли, здесь обронили пепел от сигареты, а в этом месте пролили портвейн».

Вскоре из-за аппаратных игр высокого начальства нас в полном составе опять переводом вернули в Институт географии. Не могу сказать, что нас приняли с распростертыми объятиями, поэтому снова пришлось подыскивать различные варианты более или менее сносного существования.

В конце 1987 года А. М. Грин предложил мне перейти к нему в лабораторию экспериментальных исследований геосистем и возглавить Комплексную геосистемную экспедицию (КГЭ), которая в основном базировалась на территории Курского стационара. В 1988 году там планировалось проведение международного аэрокосмического эксперимента «КУРЭКС-88» с участием большого числа как наших, так и зарубежных специалистов. Я поставил два условия. Во-первых, на весь срок действия экспедиции, а она функционировала 9 месяцев в году, я включаю в ее состав Пшенина Германа Николаевича; во-вторых, при КГЭ, а чаще ее называли просто Курской экспедицией, создаю отдельный Среднеазиатский геоморфологический отряд – мешать курянам он не будет, а сразу по весне стартует прямо из Курска на юг.