В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле

Грин согласился и тут же приступил к инструктажу. «Тебя ждет, – начал он, – с одной стороны, толпа неуравновешенных научных сотрудников, которые несмотря ни на какие уговоры, приедут с чадами и домочадцами, с другой – куряне, в гробу видавшие всю эту науку, мешающую им заниматься своим прямым делом, а именно поливать грядки, окучивать картошку и так далее. Поэтому запомни, Андрюня, выход только один – террор и еще раз террор». Герман уехал в Среднюю Азию, а я остался на Курской базе, воплощать стратегический замысел Грина.

В следующем, 1989 году, хлопот с Курской базой стало уже меньше. И я целиком отдался работе на Иссык-Куле – надо было заканчивать диссертацию, руководителем которой был Михаил Григорьевич Гросвальд. Я пригласил его принять участие в нашей экспедиции, и летом этого же года состоялась его встреча с Пшениным. Общение было непростым. Первый день они присматривались друг к другу, как два бойца на ринге, а на следующий день состоялся небольшой бой. С одной стороны Герман, знающий Среднюю Азию, как свои пять пальцев, с другой Гросвальд, известный своим глобализмом. Оба стойко держали удар, ни нокаутом, ни нокдауном даже и не пахло. Больше о науке они не разговаривали, я отправился с Гросвальдом в поездку вокруг Иссык-Куля, показывать, что нашел, а Герман ушел в одиночный маршрут. Самое интересное произошло позже. Герман стал проникаться идеями Михаила Григорьевича, а Гросвальд все с большим уважением относиться к своему оппоненту. При случайных встречах в стенах Института они с искренней симпатией улыбались друг другу, но, как два заговорщика, в более тесный контакт уже не вступали.

Тем временем в Средней Азии уже прокатилась первая волна «урюковых революций», и было ясно, что скоро все полетит в тартарары. Для Германа было страшным ударом, что Средняя Азия для него закрыта навсегда. И он скоропостижно умер 7 апреля 1992 г.

Я по-прежнему продолжаю общаться с семейством Пшениных, а не так давно стал крестным отцом младшего внука Германа – Михаила Михалыча. Жизнь идет дальше, несмотря ни на что, а свою дружбу с Германом я до сих пор считаю одной из самых своих главных удач.

Вместо послесловия

От редактора-составителя.

Почти 40 лет назад Игорь Михайлович Забелин написал небольшую интереснейшую книжку с прекрасным названием «Мудрость географии».

Почти 5 лет назад Никита Федорович Глазовский выступил с докладом, посвященным 100-летию со дня рождения Д. Л. Арманда. Вот цитата из него, безусловно, выражающая мысли, созвучные основному лейтмотиву нашей книги:

«…скажу, во-первых, о том, чем мне близко творчество Давида Львовича Арманда, столетний юбилей которого мы сегодня отмечаем. Во-вторых, я назову те новые процессы и явления, которые, как мне кажется, характерны для нашего времени, и те проблемы, которые нам предстоит решать.

К сожалению, я не был лично знаком с Д. Л. Армандом, но он мне близок по духу – как и он, я тоже занимался очень разными вещами, а в итоге пришел к взаимодействию среды и общества.

Он был генератором идей, основателем многих направлений географии или участвовал в их создании, был очень разносторонним человеком. Многие из начатых им дел удалось реализовать, например, кадастры или математизация географических исследований…».

В этой цитате ясно выражена ценность связи поколений, связи идей предшественников с будущим географии. Наша книга посвящена именно этой теме, об этой связи думали и говорили герои нашей книги. И доклад Н. Ф. Глазовского, несомненно, может служить прекрасным послесловием к ней. Ниже дана его сокращенная версия. Текст восстановлен по магнитофонной записи.

Назвать доклад, по ассоциации с книжкой Забелина, можно было бы так – «Прелесть географии». Правда, у автора в последней строке иначе: «Прелесть науки». Но, конечно же, автор не мог не иметь в виду и нашу науку – географию.

Н. Ф. Глазовский

Прелесть науки

Сокращенная версия доклада «Новое время – новые возможности и проблемы», прочитанного на заседании Ученого совета Института географии РАН, посвященном 100-летию со дня рождения Д. Л. Арманда