В небе Балтики

Появился полковой баянист сержант А. Ф. Сандраков. Кудрявый, невысокого роста, он растянул меха баяна и полилась мелодия знакомой всем песни "Вечер на рейде", Мы дружно подхватили припев:

Прощай, любимый город!

Уходим завтра в море...

В общежитие вернулись поздно вечером. Николая Шуянова у подъезда ждала жена. Она немного посидела у нас и заторопилась домой.

- Клава, ты не забыла поздравить мужа с наградой? - спросил ее Журин.

- Как же, поздравила, - ответила Шуянова. - У меня тоже есть награда медаль "За оборону Ленинграда".

- Вот этого не знал! - удивился Ж урин. - От души поздравляю! Хотя, по правде сказать, ты не медаль, а орден заслужила.

- Эта медаль мне дороже любого ордена. Я получила ее за оборону родного города в самый тяжелый период блокады.

...В эту ночь мы легли спать поздно. А теперь всем хотелось "добрать", поскольку в ближайшие часы боевого вылета не предвиделось. Усенко улегся на нарах в землянке, Губанов пристроился в оружейной палатке, Журин - на ящике под крылом самолета. Мы с Николаеней вышли из накуренной землянки. На пригорке сидел в глубокой задумчивости Сохиев. Легкий ветерок доносил запах сена, от которого приятно кружилась голова.

- Что, Харитоша, нездоровится? - присев рядом, спросил я его. - Есть папироска?

- Да нет, здоровье в порядке, - ответил он, протягивая портсигар.

- А что грустный такой? - допытывался Николаеня. Мы закурили.

- Понимаешь, Серега, тоскливо щемит сердце по родным местам. Давно я не был в родной Осетии.

- Понимаю, дружище. Велико желание побывать дома, но... одним словом, война.

- А вы знаете, други, как хорошо в наших предгорных степях! размечтался Сохиев.

Никто из нас тогда еще в Осетии не был. А он, Харитон Сохиев, с детства впитал в себя степные ароматы.

- Степь у нас хороша в любое время года. Идешь весенним утром по росистой траве и всем существом ощущаешь живое дыхание природы. Солнце щедро заливает землю ярким светом. Высоко в небе звенят жаворонки. А какой воздух! Осенью степь иная: легкий ветерок теребит сухие травы, разнося по степи нежные ароматы. Земля отдала свои соки растениям и, как бы отдыхая, снова дожидается своей поры.

Сохиев замолчал. Я вспомнил свою Харьковщину, милые сердцу родные края, где прошло мое детство и куда теперь так тянуло. Всего несколько дней тому назад наши войска освободили Харьков, и я еще не знал, что случилось с моими родителями, живы ли они. В душе кипела ненависть к немецко-фашистским мерзавцам, напавшим на нас и оккупировавшим родную землю.

Вскоре мы получили задание - уничтожить батарею осадной артиллерии, обстреливающую Ленинград из района Беззаботное.

- Снова батареи, - со вздохом сказал Николаеня. Ему явно не нравилась эта цель, так сильно прикрытая зенитным огнем и хорошо замаскированная.

Четверку "Петляковых" вел Юрий Косенко. Я шел с ним в паре, справа Сохиев с Николаеней. Плотные слоистые облака, словно купол парашюта, закрывали небо. На их фоне четко вырисовывались силуэты самолетов. Только мы пересекли линию фронта, как вражеские зенитки открыли огонь. Мы оказались у них на виду, как на ладони. Надо бы увеличить высоту, но сверху, подобно огромному прессу, давили свинцовые тучи, прижимая нас к земле. Десятки снарядов рвались вокруг. Маневрировать приходилось только по горизонтали.

Лавируя среди разрывов, пара Сохиева отошла чуть вправо. Однако снаряды следующего залпа стали снова рваться рядом. Сохиев и Николаеня взяли еще правее. Но дальше отворачивать было уже нельзя - начинался боевой курс. Где же цель? Батарея осадной артиллерии зарыта в землю и сверху замаскирована ветками деревьев. Ее можно распознать по вспышкам огня. Вот она! Так держать! В последний момент я увидел, как Сохиев бросил свой самолет в отвесное пике. Николаеня последовал за Н1?м, но в тот же миг зенитный снаряд раздробил хвостовое оперение его самолета. Неуправляемая машина, груженная бомбами, начала падать. А через несколько секунд я увидел на земле огромный столб черного дыма.

Выйдя из пикирования, Сохиев спросил штурмана и стрелка-радиста:

- Ищите Сергея, где он.

Сохиев не знал, что летчика Николаени, штурмана Зеленкова и стрелка-радиста Талалакина уже нет в живых.

- Пока не видим, - ответили Мельников и Бут.

В действительности они видели гибель экипажа Николаени, но опасались сразу сказать об этом командиру. Они знали, что Сохиев, желая отомстить за гибель друга, способен на любое безумство.

- Сергей, где ты?

До самой посадки Сохиев запрашивал по радио Николаеню. Только на аэродроме, когда зарулил самолет на свое место и увидел рядом пустую рейфугу, все понял. Медленно он вылез из кабины и, пытаясь отстегнуть непослушные лямки парашюта, молча сделал несколько шагов. Я поспешил к Сохиеву. Мы крепко обнялись, и оба не сдержали горьких мужских слез...

Подошел Косенко. Губы его дрожали, в глазах застыла глубокая печаль. Он сказал:

- Уметь переносить горе - это тоже мужество. Не расстраивайтесь... Они погибли за живых, за нас, за народ... Так зачем же плакать? Будем бороться. Будем бить оккупантов.