В небе Балтики

Потом такой же разговор у Сохиева состоялся с командиром полка. Но Курочкин был неумолим.

Надо понять, как трудно было Сохиеву сменить фронтовую жизнь на тыловую работу, покинуть родной полк, любимых друзей. Да разве можно забыть боевые дела? Каждый полет останется в памяти, как едва затянувшиеся раны на теле. Его не сотрут ни времена, ни новые заботы. Возвращаясь с боевого задания, Сохиев гордился не только самой победой, но и трудностями, с какими она доставалась. Вот почему фронтовая дружба - самая крепкая, самая дорогая.

Салют на Неве

В любую погоду

День выдался морозный и туманный. Необычная тишина воцарилась на фронтовом аэродроме. Готовые к выплету самолеты стояли в замаскированных рейфугах. Покрытые тонким слоем инея, они отливали всеми цветами радуги под скупыми лучами декабрьского солнца. Казалось, это не боевые машины, а огромные сказочные птицы со сверкающими перьями.

Летчики, штурманы и воздушные стрелки-радисты, техники, механики и младшие специалисты собрались возле командного пункта полка. Настроение у всех было приподнятое: ждали своих шефов из далекого Казахстана. Мы долгое время переписывались с ними, а теперь нам предстояло встретиться здесь, на аэродроме. Такое событие раньше казалось нам просто несбыточным.

Но вот к командному пункту подъехал грузовик, крытый брезентом. Из него вышли женщины и мужчины. Многие делегаты были одеты не по-зимнему, легко, а мы стояли в меховых комбинезонах, мохнатых унтах и кожаных шлемофонах. Поначалу стало как-то неловко.

- Не слишком ли сурова для вас ленинградская погода? - спросил замполит Шабанов, встречая гостей и пожимая им руки.

- Ваши теплые встречи и радостные улыбки согрели наши сердца, мы не замечаем холод и снег, - ответил глава делегации секретарь Алма-Атинского обкома Шарипов.

Все засмеялись. Шутка как-то сразу сблизила, сроднила нас с посланцами казахского народа. Постепенно завязалась непринужденная беседа.

- Раньше мы из газет и журналов узнавали о ваших боевых делах, сказала девушка, поправляя на голове белый пуховый платок. - А теперь расскажите сами, как вы топите вражеские корабли.

Вопрос показался нам несколько странным. Как на него ответить? Летаем над морем, сбрасываем бомбы - вот и все. Девушка, видимо, поняла наше замешательство и, улыбаясь, добавила:

- Ну кто больше всех потопил кораблей?

Мы переглянулись. Все-таки удивление наше не проходило. Да и как ответить одним словом на такой вопрос. Выручил, как всегда, подполковник Шабанов:

- У нас много мастеров бомбовых ударов, - сказал он, обводя нас взглядом. - Например, экипажи Голубева, Пасынкова, Косенко...

- Трудно это? - не унималась девушка, в упор глядя на Пасынкова. Летчик понял, что вопрос относится лично к нему.

- Не легко. Но я делаю это не один, а вместе с друзьями, - ответил Пасынков. - Летаем мы обычно группами по восемь - двенадцать самолетов. Штурманы как можно точнее наводят самолеты на плывущий корабль. Кто лучше прицелится, тот и попадает. Дружба у нас крепкая. Иначе на войне нельзя.

Начальник штаба полка майор Смирнов принес фотоснимки.

- Вот результаты нашей работы. - Он протянул гостям фотографии. Делегаты с интересом рассматривали снимки, передавая их из рук в руки.

- Мы понимаем, что вы летаете на бомбардировщиках, - сказал Шарипов, обращаясь к Голубеву. - А приходилось ли вам сбивать вражеские самолеты?

- Приходилось. Сбивали и "мессершмиттов", и "фокке-вульфов", и "фиатов", - ответил старший лейтенант.

- Воздушные бои, конечно оборонительные, нам приходилось вести почти в каждом боевом полете, - пояснил Курочкин. - Вот стоит старшина Спаривак. На его счету уже три уничтоженных самолета противника. Правда, и его самого сбивали.

Гости обступили старшего сержанта П. Г. Спаривака и засыпали его вопросами:

- Расскажите, как это было?

И Спаривак рассказал, как в январе 1943 года, при прорыве блокады Ленинграда его самолет был подбит над полем боя и загорелся. Летчик старшин лейтенант Ф. Д. Болдырев бросил Пе-2 в пике, надеясь сбить пламя, но высота была слишком мала. Тогда, выровняв машину, он приказал штурману М. А. Калинину и стрелку-радисту покинуть самолет. Но из-за повреждения фонаря штурман никак не мог его открыть. Высота быстро уменьшалась. По переговорному устройству Спаривак хорошо слышал приказы командира и доклады штурмана и до последней секунды надеялся на спасение боевых друзей. Но когда уже не осталось никакого запаса высоты, воздушный стрелок-радист выпрыгнул из самолета и дернул за кольцо парашюта. В этот момент он увидел, как горящий самолет вместе с Болдыревым и Калининым ударился о землю и взорвался. Когда старший сержант приземлился, то увидел, что у него нет одного унта. Его сорвало с ноги в момент раскрытия парашюта. Кругом застрочили автоматы. Спаривак прижался к земле, быстро осмотрелся и понял, что опустился на нейтральную полосу. Завязалась перестрелка. Над головой свистели пули. По глубокому снегу старший сержант быстро пополз к своим... Через несколько минут наши бойцы уже отогревали его в землянке горячим чаем.