В небе над нами

Авраам Вентонович обернулся. Сзади были облачка, спереди он отчётливо видел линию горизонта. Погода здесь была его любимой — воздух дул холодный, морозный, но он не замерзал, прохлада была чистой и бодрящей, но не в перебор, то есть не минус двадцать. Навстречу неслись капельки мороси из сгустка тумана, не частые и не назойливые, приятно освежали лицо, мягко в него врезаясь. Гугов летел над землёй, пафосно, фантасмагорично и легко; он опять летел! Земля была внизу ему абсолютно незнакома, он не мог даже приблизительно определить её колорит, только что в стиле сооружений просматривались славянские корни-предпосылки. И то, сразу так не скажешь. Для Гугова хижинки выглядели слишком смешно и примитивно, чтобы он не мог утверждать, что не очутился в иной эпохе существования человечества. Малоэтажные бетонные параллелепипеды, некогда гордо звавшиеся зданиями и даже домами — конструкции, для современного мира представлявшиеся символом Нефтяного века, неофициальной кликухи периода истории с 1900-х по 2100-е года. Хотя уж Гугов-то понимал, не случись тогда мощного толчка в области политики, науки и промышленности, не было бы сейчас привычной реальности. Такой, какая она для гражданина 2358-го является. Ну да ладно, лирическое отступление. Эпическое возвращение. Авраам подумал, что попал лет на четыреста назад по реке Хронос. Уж очень приемлемо сохранились руины, даже осколки стеклопакета торчали из рёбер оконных рам, стеклопакет, опять же, для века двадцать четвёртого — диковинный. У Гугова родилась версия, что он в одном из павильонов музея… парит по воздуху. А, ну вот и другие посетители! Одеты в какие-то странные пятнистые лохмотья, из ткани, давно вышедшей из употребления и моды за счёт проигрыша в качестве наиболее продвинутым волокнам-конкурентам. Реже — в дурацкие полускафы. Авраам, кажется, что-то такое изучал по школьной программе, и про культуру того времени, и про архитектуру, и про защитные костюмы тоже. В этот миг он воззрел на это воочию и изумился, как органично это смотрится в единой структуре, и как неказисто выделялось бы что-либо из этого в его родном, далёком грядущем. А может, как раз это место и приходится ему родственным? «Это же Пустошь», — осенило Гугова. А народ весь — обитатели аномальной Зоны. Во сне одежда и другие детали в глаза как бы не бросаются, обычно всё ощущается естественным, пока не вырвешься из объятий Гипноса. Исследователи Чёрного Края с раритетным пулевым оружием, от которого отказались ещё два столетия тому назад, когда на планете практически иссякли запасы железа, свинца и меди, и восполнять их пришлось, покоряя новые небесные тела. Один экземпляр пулёвки обошёлся бы Гугову в его временном континууме, возжелай он его приобрести, в кругленькую сумму — да что там в кругленькую, в целое состояние. С учётом всех этих факторов получалось, что или Гугов в прошлом, или попал в какую-то ролевую игру, очень достоверно воссоздающую атмосферу ушедших реалий. В том, что это была Зона, он не сомневался. Зона, кстати, раннего периода — Авраам чуял присутствие обратного, уравновешивающего фактора в этом мире. По сути, где-то в этом мирке помимо аномальности пока ещё существовала и нормальность. Вот бы её найти… Авраам Вентонович ускорился, как мог, но выяснилось, что покинуть пределы отведённой для «квеста» территории он не сумеет: когда он, по своим внутренним ориентирам, достигал грани, он словно упирался в невидимую стену, разделявшую обычность и необычность. Полноценной частью этого мира Гугов ещё точно не был, был бы — получил выбор, в какой крайности жить. Здешние обитатели через «барьеры» преспокойно расхаживали.