В ней жила птица

 -Однажды он избил меня до полусмерти. И оставил здесь одну без сознания. Очнулась вся в крови. Я не помню, как пешком добралась до местной больницы. На следующий день у меня случился выкидыш. Пятимесячную девочку не спасли. Врачи, видя в каком я состоянии, вызвали милицию. Следователю я сначала сказала, что ничего не помню, но обида так раздирала меня, что я во всем созналась. Лейтенант предложил написать заявление, и я это сделала. Через неделю появился он. Умолял, даже стоял на коленях среди палаты, чтобы я забрала заявление. Иначе, мол, его дипломатической карьере придет конец. А он собирался ехать то ли вторым, то ли третьим послом в какую-то африканскую республику. Даже не думала, что его могут посадить. Я не хотела с ним разговаривать больше никогда. И дело не в побоях. В предательстве. Моральном. А предательство прощать нельзя. Ты со мной согласен?

 Сокольников ответил что-то невразумительное, а сам подумал: ' Ты, Анечка, можешь любого довести до помутнения рассудка'. -Вскоре он появился снова. С букетом роз, в дорогом костюме.  Весь такой в одеколоне. Начал сходу: 'Я понимаю, что между нами все кончено. Ты меня не простишь.  Сам виноват. Предлагаю такой вариант: я на твое имя переписываю дачу и даю полтора миллиона рублей. Ты забираешь заявление'. 'Почему же только полтора? Неужели на два я не тяну?''Хорошо, хорошо, дам тебе в придачу, – он зашептал мне на ухо, – один шедевр. Его аукционная стоимость – сотни тысяч долларов, а то и миллион. Подлинная картина Клода Моне'. Я, конечно, спросила – откуда она у него. По его словам, Моне написал несколько картин своей жены Камиллы в одеянии японской гейши. Одну специально для парижского художественного рынка и продал ее за 2000 франков.  Другое полотно уничтожила сама Камилла. Что-то ей не понравилось. Третья осталась у Моне. В 20-ом веке эта картина попала в Германию. Во время войны ее обнаружил в каком-то замке советский полковник, он же пращур моего благоверного.  Тайно вывез в  Союз. Я размышляла над его предложением дней пять. Хотелось наказать муженька, но подумала –  и что я с этого получу, моральное удовлетворение?  А тут дача, деньги да еще картина. К тому же пришел следователь, стал намекать, что дело это семейное и неплохо было бы его разрешить мирным путем. Я сразу поняла – муж зарядил мента деньгами, но выдержала паузу. А потом согласилась, с условием, что он немедленно, прямо в больницу,  приведет нотариуса, который составит все необходимые бумаги. К вечеру в палате нотариус уже был.  В  документах ничего о картине, конечно, не говорилось. Но я предупредила мужа, что как человек осторожный, предприняла защитные меры. Не хочу, чтобы со мной что-то неожиданно случилось. А потому весь наш разговор я записывала на скрытое видео. Мало того, поместила запись на  сайт одной  социальной сети. Пароль знаю только я и мои надежные друзья. Если со мной что-нибудь произойдет, запись будет опубликована. Чем я не Лисбет Саландер?

 -Да уж, – только и нашелся, что сказать Сокольников.

 -Так мы и расстались. Теперь у меня есть дача и эта картина.

 И больше ничего, хотелось  добавить Сокольникову, но промолчал. Подошел к полотну, еще раз внимательно всмотрелся в подпись. Краска  потрескалась, может, действительно 19-й век? Впрочем, какая разница, что мне до этой картины.

 Она накинула на плечи шубу, влезла в валенки, извинившись, вышла во двор.  Туалет и душевая находились отдельно,  метрах в двадцати от дома.  Тоже мне, Моне, – посетовал на бывшего мужа Анечки Сокольников, – не мог сортир в избе сделать.

Дверь в соседнюю комнату оказалась приоткрытой. Немного посомневавшись, вошел внутрь. Обстановка была в ней, как он и предполагал, такая же, икеевская. У окна – широкая кровать, застланная полосатым покрывалом. Над изголовьем светильник. Рядом с кроватью стоял большой комод. На нем ее фото в рамке с каким-то мужчиной. Сокольников сразу понял кто это. Муж.

 Странно, – задумался он. Обычно после разрыва отношений такие фотографии уничтожают. По крайней мере, не держат на видном месте. Машинально Сокольников выдвинул верхний ящик комода.  Внутри него находилось еще с десяток изображений супруга, только мелких. И вдруг он понял- Анечка до сих пор любит этого упыря! А на мировую она не пошла только из-за своего упрямого характера. Для чего же она меня пригласила? Рядом с фотографиями лежала  уменьшенная репродукция еще одной картины Моне. Сокольников не мог ее не узнать, потому что  в Живерни  вместе с 'Японкой' он видел и ее. 'Камилла на смертном одре'. Страшное, словно подернутое льдом изображение.  К чему бы это?

 -Интересно?– раздался голос сзади.

 Опять! Ну как  она любит незаметно подкрадываться!

 Было очень неловко, Сокольников не знал что сказать. Анечка взяла из его рук  портрет, вернула на комод. Приложила палец к  губам Сокольникова:

 -Не надо, ничего не говори. Все уже сказано.

 Она начала  раздевать его и раздеваться сама.