В ней жила птица

Повисла неловкая тишина. Крупный снег сменился мелкой изморосью с крупинками града. Ветер стал невыносимым. Над Полянкой накренился рекламный баннер, готовый в любую минуту сорваться на застрявшие в пробке машины.

 -Ты женат? – наконец спросила она, наклонив по-птичьи голову.

 -Была жена, да вся вышла. Вернее, и сейчас есть, по паспорту, но мы с ней давно не живем. Она в Медведкове, я на Алтуфьевке.

 -Почему?!– спросила она с таким удивлением, будто бы знала его жену с самой лучшей стороны или была с ней близкой подругой.

Разговор о бывшей жене, которая ему изменила, был Сокольникову неприятен. Ладно бы Оленька переспала с кем – нибудь, а то ведь предала морально. Один раз он застукал ее с 'приятелем' в метро, встал за колону, подслушал разговор. Товарищ втирал ей что-то про сценарий документального фильма. Она слушала, раскрыв рот, с глазами полными восторга. Ему было больно и гадко. И пусто. Долгое время жена ему твердила, что между ней и Ковальчуком только дружба. Потом стала пропадать по выходным и по праздникам, уходить в какие-то походы с ночевкой. А однажды привела Ковальчука домой. Зачем? Сокольников не стал выяснять. Забрал паспорт, деньги, хлопнул дверью. Прошло время, и они с Оленькой начали иногда встречаться в Останкинском баре. Как приятели, не больше. Она много раз намекала, что неплохо было бы начать все заново, говорила, что о случившемся жалеет не только она, но и все ее родственники. Но до Сокольникова, будто не доходили ее слова. Застревали где-то между небом и землей. Оленька ему уже была не интересна и не нужна. А ведь почти два года он не находил себе места без нее, страдал как от зубной боли. Но однажды эту боль как рукой сняло. Внезапно. Жена тоже работала ассистентом режиссера на теленовостях. 'Все они, ассистентки, какие-то ущербные'.

 -Стерлись контактные точки, – уклончиво ответил он.

 -А восстановить пробовал?

 -Послушай…

Она рассмеялась, видимо, сообразив, что слишком глубоко лезет к нему в душу, после стольких лет необщения.

 -Как у тебя? Слышал, ребенка родила.

Взгляд её затуманился, исчезла вся птичья острота.

 -Ребенка. Кто тебе сказал? Подхватила воспаление легких. Преждевременные роды, врачи девочку не спасли.

 -Извини.

 -Ничего. Ну ладно, – вздохнув и хлопнув в ладоши, сказала она, – рада была увидеть и поговорить. Пока, – сделала Анечка шаг в сторону.

'И это все?– удивился Сокольников. – Зачем же тогда в метро руками махала?'

Во рту появилась досадная горечь, в горле запершило. 'Ну, пока, так пока, только не понятно…'

Резко развернувшись, опять рассмеявшись, она пошла куда-то к Полянке. 'В метро же спускалась, куда же ты тогда?'– всплыла у него мысль.

Поправил на плече портфель, бросил мимо урны окурок, побрел в сторону Пятницкой улицы. Остановился у газетного киоска. Долго бессмысленно глядел на журналы и сувениры. В голове стучало, кровь то приливала к лицу, то отливала. Хотелось чему-то радоваться и плакать одновременно. Анечка задела ему раны. Растревожила и исчезла, улетела.

'Птица, блин. Черт бы тебя побрал, и что тебе понадобилось на Новокузнецкой?' Неожиданно заболело в груди, а табачный дым показался необычайно горьким. 'Зачем появилась, места тебе на Земле мало?'

 -Ты еще не ушел?– раздался сзади голос, который прострелил его от пяток до корней волос. Взглянул через плечо.

– Забыла тебя кое о чем спросить, – сказала совершенно спокойно Анечка. У нее был привычный птичий взгляд. – Тебе нравится Моне?

 'Совсем с ума сошла', – подумал Сокольников, внутри которого все опять закружилось, заликовало.

 -Художник?

 -Да, Клод Моне, французский живописец.

 -Ну....Недавно его выставка в Пушкинском была. Хотел сходить да не успел. Позапрошлым летом я был в его музее в Живерни, под Парижем.

 -Правда?! И как?

 -Великолепный сад, который он создал своими руками. Яблони, плетущиеся по изгородям как лианы, сотни сортов роз, прудики с кувшинками.

 -А картины?

 -И картины, конечно.

Сокольников не понимал, к чему клонит Анечка. Впрочем, пусть говорит о чем угодно, лишь бы не уходила.

 -Правда я похожа на его первую жену Камиллу Донсье,с картины 'Камилла в японском кимоно'?

Сокольников не был ценителем и знатоком живописи, но, как ни странно, он помнил это полотно. Рыжая дама в цветастом красном кимоно и с веером. Но Камилла совсем не напоминала ему Анечку. Скорее она была похожа на его Оленьку. Да, такая же частично напускная, частично естественная детскость в лице. И легкость во всем необыкновенная. 'Все вы, милые женщины, на первый взгляд, неземные существа, а на поверку – расчетливые, меркантильные биржевые маклеры. Сильные, безжалостные тигрицы, способные за добычу на все'. Он убеждался в этом не раз.

 -Похожа, – соврал Сокольников.

 -А ты меня еще любишь?– неожиданно спросила она.

 Вот тебе и раз. Вопросик. Когда-то думал, что любит. А теперь какая может быть любовь? Ученые доказали, что любовь – болезнь и, слава богу, он давно избавился от нее как от ветрянки.

Поправив на плече ремень от портфеля, честно ответил:

 -Нет.

 -Но какие-то чувства остались?

 -Зачем тебе?

 -Интересно. У нас ведь было много хорошего.