В неладах

— Хорошее и почетное мсто для образованной жены коммерсанта, которая въ гимназіи училась.

Она поправилась на диван, сверкнула глазами и спросила:

— Ты дразнить меня сюда пришелъ, что-ли? Такъ отправляйся къ себ въ кабинетъ на счетахъ щелкать, а меня оставь въ поко. Спальня моя.

— Врешь. Какъ твоя, такъ и моя. Ну, да что объ этомъ говорить! Я тебя серьезно спрашиваю: куда-же ты сбиралась узжать? Къ маменьк, что-ли?

— Какъ возможно къ намъ! — воскликнула теща. — Да разв папенька это допуститъ? Ни въ жизнь не допуститъ. На два дня не приметъ, если узнаетъ, что отъ мужа, не спросясь, ушла.

— Въ гостиницу я уду, въ меблированныя комнаты, а вовсе не къ вамъ, — проговорила Аграфена Степановна.

— Глупая, да вдь въ гостиниц-то прописаться надо, въ гостиниц-то или въ меблированныхъ комнатахъ сейчасъ отъ тебя паспортъ потребуютъ, а гд онъ у тебя? — старался пояснить ей мужъ.

— Вы обязаны дать мн паспортъ.

— Нтъ, не обязанъ, — покачалъ головой Потроховъ.

— Ну, я судиться съ тобой буду. Адвоката себ возьму.

— Охо-хо! А пока до судбища-то дойдетъ, гд тебя безъ паспорта держать будутъ?

— Полиція мн на короткій срокъ свидтельство выдастъ. Я знаю… я по Марь Семеновн Голубковой знаю. Когда она ушла отъ мужа, ей полиція паспортъ дала.

— А! Вотъ что! Такъ это тебя Голубкова надоумила? Будемъ знать. И какъ только эта гостья у насъ появится — сейчасъ ее за хвостъ да палкой…

— Не придется, — отвчала жена. — Ты завтра въ лавку, а я вонъ изъ дома…

— Господи, что я слышу! Какія я рчи слышу! — плакалась теща Прасковья Федоровна, — И это при родной-то матери! Слышишь, Груша, ты дождешься, что я сейчасъ за отцомъ твоимъ поду и привезу его сюда, — строго сказала она.

— И отецъ ничего не подлаетъ. Ужъ ежели я ршилась, то ршилась… — твердо стояла на своемъ Аграфена Степановна.

Потроховъ измнился въ лиц и пожалъ плечами. Онъ чувствовалъ, что жена говоритъ серьезно, сталъ бояться, что она выполнитъ свою угрозу, и попробовалъ идти на сдлку.

— Грушенька, да неужели это все только изъ-за того, что я не прихожу домой изъ лавки обдать? — спросилъ онъ съ тревогой въ голос.

— Тутъ много есть, — былъ уклончивый отвтъ.

— Если теб нужно, чтобы я обдалъ съ тобой, я съ завтраго-же буду приходить изъ лавки.

— Теперь поздно. Я ршилась.

— Ршеніе можно и отмнить. Если мало теб обда, я и по праздникамъ могу оставаться дома.

— То-есть это на два, на три дня, а потомъ опять за старое? Не желаю.

— Да не упрямься-же, Груша, не упрямься. Видишь, онъ на все согласенъ… — уговаривала ее мать.

— Надуетъ. Какъ это онъ съ лавкой разстанется? А приказчики три рубля утянутъ?

— Грушенька! Если хочешь, то послзавтра даже въ театръ подемъ, — предложилъ мужъ.

— Мирись, — сказала мать. — Видишь, какой Николай Емельянычъ добрый.

— Какой онъ добрый! Онъ просто скандала боится.

— Такъ какъ-же, Груша? Мн пора домой хать.

Мать поднялась съ кресла.

— Вы и позжайте. Я васъ не задерживаю.

— Да не хотлось-бы мн узжать, пока вы не помиритесь. Вдь я ночь спать не буду.

— Не могу я съ нимъ помириться!

Мать, охая и ахая, расцловалась съ дочерью и зятемъ, и ухала домой.

Аграфена Семеновна, дабы не разговаривать съ мужемъ, легла на диван внизъ лицомъ. Онъ подслъ къ ней на диванъ. Она лягнула его ногой.

— Не можешь все еще уходиться? Закусила удила? Ну, подождемъ…

Потроховъ удалился въ кабинетъ, раскрылъ торговую книгу и сталъ щелкать на счетахъ.

Черезъ полчаса онъ пошелъ обратно въ спальню къ жен, но спальня оказалась запертой на замокъ.

— Груша! — крикнулъ онъ. — Отвори!

Отвта не послдовало.

Потроховъ стучался долго. Жена не отворила ему.

Потрохову пришлось спать въ кабинет.

III

Потроховъ всталъ, какъ и всегда, чтобы, напившись кофе, идти къ себ въ лавку. Въ столовой пыхтлъ самоваръ, стоялъ кофейникъ, но жена не выходила изъ спальни, и спальня была заперта.

Онъ постучался въ дверь и какъ можно боле ласковымъ голосомъ крикнулъ жен:

— Грушенька, съ добрымъ утромъ! Вставать, милочка, пора! Девятый часъ. Самоваръ на стол.

Въ отвтъ послышался голосъ жены:

— Я спать хочу! Съ самоваромъ можешь одинъ возиться.

Потроховъ подумалъ: «все еще того… дуется… И сонъ не подйствовалъ».

Выпивъ стаканъ кофе, онъ опять стукнулъ въ дверь и крикнулъ:

— Мн въ лавку уходить надо, но…

— Ну, и проваливай! — отвчала изъ-за двери жена.

— Да дло-то не въ этомъ. А передъ уходомъ въ лавку, я хотлъ посовтоваться съ тобой, что намъ взять на завтра въ театръ — два кресла или ложу.

— Что хочешь, то и бери. А мн никакого театра не надо.

«Не сдается, не сдается. Все еще грызетъ удила», — опять подумалъ онъ, умолкъ, въ лавку идти медлилъ, отдалъ ключи отъ лавки приказчикамъ и ждалъ, когда жена выйдетъ изъ спальни.

Пробило девять, а жена все еще не показывалась изъ спальни. Часовая стрлка передвинулась къ половин десятаго, и Потроховъ былъ какъ на иголкахъ. И съ женой ему увидться хотлось, да и въ лавку нужно было идти. Въ десять часовъ утра онъ назначилъ придти въ лавку агенту заграничнаго торговаго дома Мертингъ и сынъ, чтобъ сдлать ему заказъ на товаръ. Агентъ былъ прізжій и сегодня собирался ухать въ Москву за заказами.

Потроховъ вздыхалъ.