В неведении (СИ)

Неожиданно быстро её нежное, доброе лицо пропадает, а на замену ему приходит снег. Настоящая метель, сбивающая мальчика с ног и хоронящая в белоснежном одеяле, от которого веет обреченностью и страхом, что покрывает душу ледяной корочкой. Он судорожно выдыхает, чувствуя, что его мир дал ещё одну трещину, а ветер, воющий и рвущий его на части своими ледяными лезвиями, заставляет всю его жизнь ещё больше и болезненней трещать по швам. Надежда, маячащая где-то в дали, за стеной снегопада, медленно, но неизбежно гаснет, не оставляя ему и шанса на спасение, а лед в груди и застывшая в воздухе безысходность не позволяют вдохнуть, из-за чего мальчик буквально задыхается в ужасе и собственном бессилии.

К животному реву вьюги незаметно примешивается раздражающее тиканье часов, каждый звон которых вселяет неописуемый страх того, что этот самый звон был последним и его время вышло. По его телу пробегает ещё более сильная волна ужаса, когда Вэриан чувствует чье-то леденящее прикосновение. Однако стоит ему обернуться, и пред взором предстает единственная четкая, вероятно отпечатавшаяся в его сознании столь сильно, что даже потеря памяти не способна её стереть, картина захламленной, до боли знакомой ему лаборатории и огромной, яркой каменной глыбы золотистого цвета, которая, почему-то ассоциациируется с отчаянием и нестерпимой болью. Болью внутри, что вместе с криком рвется наружу. Шум снежной бури сменяется на оглушающий грохот каких-то механизмов и чьи-то яростные крики, доносящиеся откуда-то снаружи, но заставляющие барабанные перепонки болезненно ныть. Слишком громко.

Ведомый неясными чувствами, мальчик с содроганием подползает к слепящей тюрьме, не имея более сил, чтобы подняться. Взгляд его голубых глаз, что уже неминуемо наполнялись слезами, был намертво прикован к лицу мужчины, заточенного в янтаре. Он проводит ладонью по гладкой каменной поверхности, а мир вокруг уже безнадежно уничтожен. Его мир. Его жизнь трескается и опадает острыми осколками, словно разбитое стекло или разбитый юноша, что когда-то являлся хозяином этой самой жизни. И лишь адский янтарь всё никак не трескался.

Шум становился всё сильней с каждой секундой, и Вэриан отчего-то знал, что сможет вернуть умиротворяющую тишину лишь если произнесет единственно оставшееся в его сердце родное имя. Имя человека, которого он заточил в камень. Имя, которое он не помнит.

Мальчик бессильно роняет слезы, пытаясь возродить в развалинах своей памяти хоть что-то, что помогло бы предотвратить полное уничтожение собственной души. Кто этот человек? Что с ним произошло? Почему он так важен? И почему ни того ослепляющего света принцессы, ни того желанного тепла фрейлины нет именно тогда, когда он нуждается в них больше всего. Когда всё вокруг рушится, а он не способен даже понять, почему ему так больно. Почему так невыносимо понимать, что он не можешь даже вспомнить его имя. И ничто не способно заглушить душераздирающий гам голосов, криков, мольбы и рева механизмов, что сводит его с ума.

И он не выдерживает. Он просто хочет, чтобы это прекратилось. Чтобы боль ушла. И иного выхода, кроме крика, он не видит…

*

Вэриан резко садится на кровати, проснувшись от странного видения. По его лбу катится холодный пот, а тяжёлое, прерывающееся дыхание всё не хочет успокоится. Он убирает со лба мокрую голубую прядь и запускает руку в свои волосы, попутно массируя череп, стимулируя мозг думать. Алхимик старается вспомнить всё, что видел во сне, но детали ускользают, просачиваются, словно песок сквозь пальцы. Образы исчезают из головы, события теряются в памяти, и уже через несколько минут он не помнит почти ничего. Вэриану удалось запомнить лишь то, что он видел в самом конце своего сна: человека, заточённого в светящейся янтарной тюрьме. Парень не имел ни малейшего понятия о том, кто бы это мог быть, но кое-что он всё же смог заметить: этот янтарь находился в комнате, в которой он очнулся в день, когда потерял память.

Прислушиваясь к собственному учащенному дыханию, Вэриан просидел в темноте ещё несколько минут. И пока он пытался сложить воедино те немногие кусочки пазла, что имел, в голове мелькнула дельная мысль. «А почему бы не рассказать об этом Кэсси?» – подумал он. Алхимик перевёл взгляд на часы, висящие на стене около его кровати и тяжело вздохнул. Стрелка была лишь на цифре три и будить Кассандру так рано было если не самоубийством, то полным сумасшествием. Парень мог поклясться, что никогда в жизни бы не стал пытаться поднять фрейлину на ноги посреди ночи, ведь сам прекрасно слышал, какими словами она угрожала Юджину, который, как-то раз всё-таки добившись своего, разбудил Кэсс своим громким храпом. Но Вэриан, конечно же, не мог знать, что ещё буквально несколько недель назад сам устроил взрыв, из-за которого и проснулась дочь Капитана Королевской Гвардии, что в тот день едва не прикончила его на месте.