В никуда

Мы подошли к собору без пятнадцати двенадцать. Люди все еще прибывали – главным образом пешком. В большинстве – вьетнамцы, но попадались и круглоглазые.

Собор впечатлял, хотя не очаровывал стариной – судя по всему, был построен не так давно во вьетнамо-готическом стиле. И я решил, что все старые церкви были разрушены во время войны. Мы нашли место на скамьях ближе к выходу.

– Послушай, – повернулся я к Сьюзан, – если сегодня буддийский праздник, почему служат в католическом соборе?

– Не знаю. Ты у нас католик. Спроси по электронной почте у папы.

Месса началась. Служба и гимны произносились по-вьетнамски, что показалось мне забавным, словно я смотрел дублированный фильм. Я не пошел к причастию, но большинство паствы, включая Сьюзан, двинулось к алтарю. В соборе не было никаких шумоприглушающих покрытий, как теперь в Штатах, и мне это понравилось, поскольку здешние люди не будут пожимать руки, а станут кланяться и биться лбами об пол.

Я заметил, что жители Хюэ одеты лучше, чем их соотечественники, жившие к югу от Облачного перевала. Наверное, решил я, потому, что здесь холоднее, или благодаря атмосфере самого города.

Наконец обогащение многонациональным культовым опытом завершилось, и мы вышли на плац перед собором.

Люди все еще стояли и болтали. Не знаю уж как, Сьюзан разговорилась с вьетнамской четой. Их покорили ее свободный вьетнамский и рудиментарный французский, на котором они тоже говорили.

Короче, мы получили предложение отобедать с семейством Фам. И пока шли в самой гуще их клана, я спросил у Сьюзан:

– Ты им сообщила, что у меня плохой характер?

– К счастью, они не спрашивали ни о тебе, ни обо мне.

По дороге она просветила меня, как вести себя за столом у вьетнамцев.

– Никогда не оставляй палочки воткнутыми в рис – это символ смерти, как поминальные свечи в чашах на могилах и в семейных алтарях. Все передается только на деревянных дощечках. Если тебе что-то передали, ты должен это попробовать. Если ты допил из стакана, тебе его автоматически наполнят. Так что, если больше не хочешь, оставляй половину.

– Совсем как в Южном Бостоне.

– Слушай и не отвлекайся. Вьетнамцы не рыгают, как китайцы, чтобы продемонстрировать, что еда им понравилась. Они, как и мы, считают это неприличным.

– Я не считаю это неприличным. Но не забывай, что я из Джуниор лиг.

Сьюзан нетерпеливо махнула рукой.

– Когда наешься, сунь палочки в ноздри.

– Ты уверена?

– Слушай, что я говорю.

Семейство Фам жило в удобном частном доме неподалеку от собора. Эти люди явно неплохо зарабатывали.

Рис сыпался у меня из ушей после ужина в гостинице. Но это был не повод отказываться от еды.

За столом я оказался зажатым между столетней бабулей и сопливым пацаненком. Зато напротив сидела первейшая красавица этих мест. Она немного говорила по-английски, но недостаточно, чтобы я продемонстрировал ей, какой я обворожительный. Наверное, она была чья-то, но постоянно улыбалась, хихикала и все время предлагала мне дощечки.

Каждый за столом знал по десять английских слов, но все – разные, поэтому разговор шел вполне успешно. Кроме того, большинство из них говорили по-французски, и ко мне внезапно вернулось ограниченное владение этим языком. А те фразы, которые я твердо усвоил по-вьетнамски, никак не подходили для семейного ужина. Хотя мне приходило в голову, не попросить ли мою визави "показать документы".

Сьюзан сидела на другом конце стола и развлекалась вовсю.

Вьетнамцы в окружении семьи выглядели вполне мило, в то время как общественная и деловая жизнь страны летела ко всем чертям.

Рядом со Сьюзан сидел вьетнамец лет тридцати.

– Мистер Бреннер, – произнес он на английском, который я сумел понять, – мисс Сьюзан сказать, вы здесь в шестьдесят восемь?

– В Куангчи, – ответил я.

– Вы сражаться с коммунисты?

– За этим меня сюда прислали.

– Вы убить?

– Ну, возможно...

– Хорошо. – Он встал, что-то сказал остальным и поднял бокал. – За смелого солдата, который убить, – он наклонился к Сьюзан и что-то спросил, – который убить антихристов.

Все выпили, и мне пришлось встать. У меня сложилось ощущение, что здесь собрались одни антикоммунисты, и я бы не удивился, если бы дверь распахнулась и нас всех забрали головорезы из министерства общественной безопасности. Я тоже поднял бокал.

– За храбрых вьетнамских католиков. Хороший красный – мертвый красный.

Публика на мгновение смутилась, но Сьюзан перевела, и все зааплодировали.

Я посмотрел на Сьюзан и заметил, как она закатила глаза. Сел и все ждал, когда распахнется дверь.

В два часа я решил, что пора совать палочки в ноздри, но мы просидели в гостях до трех. Улицы опустели, а я немного подвыпил.

– Получилось очень здорово, – сказала Сьюзан.

– Да, – рыгнул я.

– Я отлично провела время.

– Очень рад, – снова рыгнул я.

– Милейшие люди.

– Согласен. Немного кровожадные, но очень симпатичные.

– Уен, который сидел рядом со мной и предложил тост за тебя, сказал, что коммунисты в шестьдесят восьмом расстреляли многих его родственников. Вот поэтому они так ненавидят нынешний режим.