В ночь большого прилива

Он помолчал, вспоминая мальчишку на пустой площади с колоннами, — того, что нарисовал знак со стрелой. И еще одного — на вагонной площадке, когда колеса выбивали марш барабанщиков и так же, как сейчас, качался в сумерках фонарик. И еще — свой сон про песчаный обрыв и Юрку... Потом он спросил:

— А где ты все это слышал, Алька? Про Город, про восстание...

— У нас в той школе по вечерам обо всем болтали. Когда уже все лягут и свет погасят. Сказки всякие, ну и такие вот истории... Конечно, если воспитателей близко нет или директора.

— А что, строгие порядки?

Алька посопел и сказал:

— Не очень. Но за разговоры знаешь как влетало... Особенно от директора. Такая свинья...

— Да что ты? А мне он показался деликатным таким, тихим.

10 В ночь большого прилива

— Он тихий. Тихий гад... Никогда не кричит. Заведет в кабинет, спокойненько так, с улыбочкой, потом как врежет...

— Разве есть такой закон, чтобы бить ребят?

Алька опять посопел.

— Закона-то нет. Зато у него есть скакалка. Ну, шнур такой с ручками, чтобы прыгать через него. Знаешь?.. Резиновая. Как вытянет по ногам...

— И тебя? — тихо спросил Яр.

Алька вздохнул.

Яр искренне сказал:

— Вот в кого надо было всадить последнюю пулю. От тех дураков на лодке отбились бы и шестом.

Алька оживился и весело подтвердил, что, конечно, отбились бы.

— Алька, а все-таки кто они были?

— Откуда я знаю?

— Но ты же заранее боялся, что будут преследовать. Выходит, знал...

— Я знал, что будут, но не знал, кто. Яр, я просто чувствовал... А ты разве не чувствовал? Директор за билетами послал, а у самого глаза бегают. Да и вообще... опасно кругом.

— И сейчас? — с тревогой спросил Яр.

Алька беспечно зевнул:

— He-а... Сейчас пока нет.

Быстро спустилась безлунная ночь. Залила одинаковой чернотой небо и реку. Только звезды роились вверху, а внизу светились белые и красные огоньки фарватера. Плот со своим круглым фонарем повис посреди большой темноты. Тихо хлюпала невидимая вода. С берегов пахло травами и сырым песком.

— Пойди поспи, — сказал Яр. — Я подежурю.

Алька.послушно полез в шалашик, но через несколько

минут выбрался опять. Уселся на корточках на прежнем месте, под фонарем. Съежился так, что побитые коленки торчали рядом с ушами. Яр накрыл его с головой своей курткой. Алька благодарно повздыхал.

Яр для порядка шевельнул веслом и сел рядом с Аль-кой.

— Мы с тобой, как Джим и Гек Финн...

— Кто? — Алька выставил из-под куртки лицо.

— Джим и Гек Финн. Про них книжка есть. Не читал?

— Не... А про что там?

Яр коротенько рассказал. И добавил:

— Но она длинная. Потом сам почитаешь.

Алька с сожалением проговорил:

— У нас такой книжки, наверно, нет. Это у вас, на Земле.

— Ну почему? Есть же «Зверобой» Купера. Помнишь, у Читы? В точности такой же, как я в детстве читал... Здесь, Алька, много всего «в точности».

— Но еще больше, не так, да?

— Да...

— Яр... В нашей спальне один парнишка был, постарше нас. Он много про все знал и рассказывал. Он один раз такую историю рассказал непонятную. Будто наша Планета раскололась.

— Как это?

— Будто давно была большая война... Ну, она правда была... И люди бросили на один город бомбу. Такую страшную, что сразу всего города не стало и всех людей. И Планета не выдержала, раскололась на несколько планет.

— И что же? Они разлетелись в разные стороны?

— Да нет же! Она не так раскололась... Она осталась, но как будто на одной сразу несколько планет, и жизнь на каждой пошла по-разному... Я это сам не понимаю, но когда он говорил, я понимал.:. Яр, может, наша Планета и твоя Земля такие вот расколотые?

— Может быть, —подумав, сказал Яр. — По крайней мере, это объяснение не хуже других...

«И может быть, где-то есть еще Земля или Планета, где люди живут умнее и лучше, чем мы? Настоящая Земля...»

— Алька?

— Что, Яр?

— Слущай, Алька... Про что ты хотел спросить меня? Тоща, днем? А потом раздумал. Или забыл?

— Нет, помню...

— Про что же?

— Ты... Яр, ты, наверно, рассердишься. Или засмеешься надо мной...

— Нет, Алька, ни за что. Честное слово.

Он повздыхал, повозился под курткой, спрятал лицо и проговорил тихонько:

— Ты совсем точно знаешь, что Игнатик умер?

Яр не ответил. Что он мог ответить? Он положил руку на Алькин затылок, и так они долго плыли молча. Яр провожал глазами огни встречных пароходиков. Потом он сказал:

— Поспал бы ты, Алька.

— Ладно. Только я тут, с тобой.

Он и правда уснул, приткнувшись к Яру. А Яр со страхом понял, что к нему явственно, вплотную, подходит память о прошлом вечере. О свечах, пылающих в сумерках, о колыбельной. Колыбельная зазвучала так, будто совсем рядом пел в темноте слаженный хор.

Тогда Яр сделал усилие и переключил память на другую песню.

Когда мы спрячем за пазухи Ветрами избитые флаги.

И молча сожжем у берега Последние корабли...

Тоже грустная песня, но все же в ней не было такой безнадежности. Это была песня повстанцев.

Так, под эту песню, Яр и просидел всю ночь. До яркого золотого рассвета.