В ночном саду

Я не думал, что усну: грел свой серебристый живот на одинокой скале на мелководье; купался в тепле, отражавшемся от фиолетовых волн; вдыхал воздух с ароматом водорослей. Я закрыл глаза всего на миг, и тут появился он – тихий, как рыбак с острогой, – и взрезал кожу на моей спине легко, будто порвал бумагу.

Раньше такого не случалось – он снимал с меня кожу, сдирал её насильно, вытаскивал мои пальцы из плавников, ноги из хвоста и лицо из морды… Я кричал, но мои сёстры издалека увидели только, что кто-то забирает мою шкуру, и решили, что самое время. Они не видели нож, не слышали моих криков и стали подбодрять меня со своих отдалённых каменных выступов.

Закончив, он с лёгкостью поплыл к берегу, где начал упаковывать шкуру в туго набитый кожаный мешок. Я последовал за ним, неуклюже плывя в теле человека, в котором до сих пор не жил. Когда мы выбрались на песок, я рухнул, задыхаясь: воздух обжигал мои новые лёгкие.

– Куда мы идём? – промычал я.

Человек, которого, как я позже узнал, звали Гасан, остановился и посмотрел на меня. Он был, как с ним нередко случается, в шкуре женщины – старухи с длинными спутанными волосами.

– О чём это ты, юный бедолага? – спросила старуха.

– У тебя моя шкура.

– О да, несомненно.

– Значит, я твой. В какой дом ты меня приведёшь? Какую рыбу и какие хлеба мы будем есть? Кого я буду любить?

– Мне дела нет до того, что ты ешь или кого любишь, тюлень. Мне нужна только шкура, чтобы её продать. Ты лишь дополнение, как косточка в персике.

Я впервые в жизни встал на ноги: они тряслись.

– Но ведь это моя суть. Мою шкуру украли, и теперь я должен кому-то принадлежать.

– Мне ты не принадлежишь, и я в тебе не нуждаюсь, – фыркнула старуха, которая была Гасаном.

– Тогда отдай шкуру, если я тебе не нужен.

– Не после того, как я с большим трудом её срезал… У тебя на редкость неподатливое тело.

Я был потрясён: Гасан не собирался вести меня в дом, кормить и любить. Лишившись тюленьего тела, я перестал этого бояться, я нуждался в этом так же отчаянно, как когда-то в море. Я запаниковал; синевато-серое небо испугало меня, тёмное море привело в ужас. Я не знал, куда идти, моё тело будто всего боялось. Я быстро замерзал и всё время страдал от голода. И следовал за старой каргой, потому что у неё была моя шкура. Так поступают селки.

– Пожалуйста, – говорил я. – Люби меня или отдай мою шкуру. Ты меня ранишь.

– Ты мне не нужен, – раздавалось в ответ.

– Пожалуйста, я могу быть полезным, готовить рагу и чай. Я тебе понравлюсь, если ты хотя бы попытаешься узнать меня. Или отдай обратно шкуру. Ты причиняешь мне боль.

– Ты мне не нравишься. Ты мне не нужен.

– Пожалуйста, – продолжал я, – я буду красить стены дома и чинить заборы. Я могу мастерить колыбели и выбивать ковры. Позволь мне стать селки или отдай шкуру обратно. Ты меня убиваешь.

– Наплевать, – неслось в ответ.

Это длилось и длилось. Я понял, что он никакая не карга, и дом, который ему принадлежал, находится на далёком острове, туда он меня точно не поведёт. Но я не мог остановиться. Шкура прикреплена к моему животу чем-то вроде морского каната, и чем сильнее Гасан его натягивал, тем туже становился узел, и тем яростнее я его преследовал.

Моей шкуры нет, но я никому не принадлежу. Я не тюлень и не человек. Шкура зовёт меня, а я не могу ответить. «Пожалуйста, – сказал бы я. – Ты меня убиваешь».

Сказка о сатирице и селки (продолжение)

– Он продал её тебе, чтобы избавиться от меня. Я преследовал его три года, и он не позволил мне даже прикоснуться к ней, а тебе отдал за два куска коры. Для тебя, возможно, они ценные, но для него ничего не значат. Куски шкуры, а не целая шкура. Он просто хотел показать, что моя шкура очень дешевая. Я так устал, Эшколь. Пожалуйста…

Я посмотрела на него, пряча улыбку в кудрявых волосах. Мой голос был мягким, как сосновые иголки под ногами.

– Я очень хорошо умею прятать вещи, селки. Ты можешь принадлежать мне. Я могу запереть тебя в доме, кормить сардинами и чёрным хлебом, любить тебя под сенью деревьев. Ты ведь знаешь, у нас, сатиров, заслуженная репутация. Мой отец говорит, я слишком молода, чтобы завести возлюбленного, но ты очень красивый, а я совсем не устала.

Я очень быстро наклонилась и поцеловала парнишку-селки прямо в бледные губы – не знаю, зачем я это сделала, но луна светила так ярко, и он вдруг показался мне намного красивее шкуры. Наши губы встретились над подоконником, и его рот был такой холодный, солёный и сладкий, как море. Мои губы согрели его, как солнце согревает прилив. Целуя, я не перестала улыбаться, и он нежно коснулся моего лица своими серебряными руками, в точности как фавн. Я спрятала шкуру за спиной.

– Ох, Эшколь, – застенчиво выдохнул он, когда мы отстранились друг от друга, – возможно, я смогу остаться.