В ночном саду

Сказка Плетельщицы сетей (продолжение)

Бад замолчал и потянулся на солнце, поглаживая шелковистую морду сильными руками. Снег моей Башни лениво кружился вокруг него, не замечая тепла солнечных лучей.

– Войско ещё у Врат? – спросила я чуть дыша.

Он лишь оскалился.

– Не могу сказать, что понимаю её, видишь ли. Мы с братьями в сопровождении Драги повели её к Вратам. Там была великая армия, чёрные с красным флаги полоскались на ветру. Я думал, она прикажет им сровнять Город с землёй или попытается снова поцеловать нас и свести с ума, чтобы мы присоединились к ней. Думал, она призовёт какого-нибудь ужасного духа и пронесётся по синим улицам Аль-а-Нура, точно яростный ветер. Разве женщину вроде неё удержит клятва? Но она не сделала ничего подобного, лишь смотрела на свою орду без единой слезинки в серых глазах. Потом медленно сняла золотые кандалы со своих запястий и бросила их на сухую землю. Её кожа была красной и воспалённой там, где они ей натирали. Она на мгновение подняла белую ладонь, и воздух над нею затрещал серебряным и белым, будто там горела снежинка. Папесса повернула ладонь, и искрящийся воздух метнулся к кандалам: они исчезли, не оставив даже пыли.

Кинокефал покачал головой, будто не веря собственным словам.

– Когда цепи исчезли, вся армия замерцала и исчезла вместе с ними. На её месте остались несколько тощих ящериц, дикие кошки и одна лошадь – такая старая и забитая, что её рёбра можно было пересчитать как обручи на бочке с вином. Это было представление, чары и миражи. Ранхильда стиснула зубы. «Одно дело, – прошептала она, едва справляясь с гневом, – вызывать их любовь и верность под Розовым куполом, где золото и красота могут купить любое сердце. Другое – повести их через равнины и бросить на город, который, по их убеждению, полон ведьм и мессий… И совсем другое – вести их в теле мёртвой девушки, знающих, что я украла его, и считающих меня И, которого надо бояться, но ради которого ни один не рискнёт своей жизнью. Они бы даже не захотели умереть в моём присутствии, страшась, что я захвачу их тела. Они и не собирались идти. – Она упала на колени, терзая свои лохмотья. – Что мне было делать? Пятьсот лет, а они не хотели идти! Я ведь должна была попытаться, верно? Ради ребёнка, которым когда-то была».

Я потрясённо подалась назад. Всё случилось, когда я укрылась среди молитв и учёбы, не зная ничего, кроме икон Святой Сигриды и морских фонарей. Я не в первый раз возжелала совершать такие великие дела – Игра, армия, падение Чёрной папессы – и быть их свидетельницей.

Я никогда не была по-настоящему хорошей ученицей.

Но пока я в сердце бунтовала против моей Башни, в отдалении послышался громкий шум. К Башне Святой Сигриды двигалась толпа, вздымая тучи пыли, как корабль, оставляющий позади белый след на воде.

В центре скопища людей шла женщина с волосами цвета бледного золота, что украшали её чело как корона; на ней было надето тёмно-фиолетовое платье.

Я встала, чтобы их поприветствовать, но у меня пропал голос, и мои колени дрожали. Чёрная папесса, переставшая быть Папессой, шла в новых оковах из обычного железа, тусклых и серых. Её голова была опущена – от гнева или от стыда, я не поняла.

– Ей дали возможность выбрать, как тебе когда-то, и она выбрала сигрид, – сказал Бад и протянул руку через решетку, чтобы легко коснуться моей головы. – Что ни говори, она с достоинством принимает наказание, назначенное ей землёй, в которую упали семена. Ты должна её принять.

– Нет! Я… я не могу! Я всего лишь послушница и не могу принять новую сигриду!

– Даже послушница знает, что та, которая сторожит дверь, должна провести посвящение любой новенькой, которая объявится за время её вахты. Теперь это твой долг.

Ранхильда подняла голову и посмотрела на меня, и мне не стыдно признаться, что я никогда не видела ничего красивее её серебристого взгляда, той глубины чувств, печали и подавленной ярости, что была в её холодных глазах. Они оглядели меня со странной тоской. Когда она заговорила, в её словах не чувствовалось жизни, они казались мёртвыми и пустыми, потому что она повторяла то, чему её научили тюремщики и что они вынудили её сказать. Голос был грубым, точно шелк, который рвётся на острых гранях бриллиантов. Я поверила, на самом деле поверила, что она хотела одного – исчезнуть в Башне и никогда больше не появляться.

– Прошу, Святая Сигрида, укрой меня от шторма и научи править сквозь тьму, ибо я заблудилась и не вижу берега.

Я ненадолго застыла. Потом медленно протянула ей руку и прошептала:

– Идёмте, госпожа, я остригу вам волосы.

Её ладонь, жесткая и холодная, скользнула в мою.

Сказка о Седой девочке (продолжение)

Сигрида с нарочитой сосредоточенностью принялась вычищать из-под ногтей грязь и волокна пеньки. Она внимательно их разглядывала, избегая смотреть в бледные глаза Седки.