В объятьях богини раздора

Наталья вошла в спальню. Он не видел её лица, но по выработанной годами привычке улавливать её состояния понял, что она только что вытерла слёзы.

– Я ждала тебя весь день, – обвиняющим тоном сказала Наталья. – Я только что, недавно, всего несколько часов назад вдруг поверила в то, что смогу петь, как раньше. Понимаешь? Раньше я этого очень хотела, но не верила, что это возможно. А теперь верю! А ты в это время думаешь только о том, чтобы поесть и заставить меня мазать твою спину!

Наталья и сама не поняла, откуда выскочило слово «заставить». Иван никогда не пытался навязать ей свои решения, не говоря о принуждении заботиться о нём. Наталье самой всегда нравилось ухаживать за ним, когда он болел, или уставал, или у него было плохое настроение. Иван обернулся с открытым тюбиком в руке и оторопело посмотрел на неё. Незаслуженная обида кинулась жаром в голову и скатилась тугим комком в солнечное сплетение.

– Быть может, у тебя слишком много времени на раздумья? И от этого все твои драмы!

Намёк на пустоту её переживаний на несколько секунд лишил Наталью речи. В словах Ивана она услышала косвенную ссылку на то, что она живёт за его счёт. Наталья не нашла ответа и только смотрела на мужа горящими от подступающих слёз расширенными глазами.

– Боже мой, – тягуче произнесла она.

Она отвернулась. Уткнулась взглядом в своё отражение в трюмо. Взяла со столика расчёску и медленно, тщательно расчёсывала каждую прядь, будто демонстрируя Ивану намерение вернуться к нему из тех далёких далей, куда она забрела в своих эмоциях. Во всяком случае, Ивану хотелось думать, что именно это предполагают размеренные движения расчёски в Натальиной руке. Управившись с волосами, она медленно повернулась к мужу. Её лицо выражало усилие.

– У меня появился шанс, – низким голосом заговорила Наталья. – Я это точно знаю, потому что я впервые чувствую в себе силы бороться за свою жизнь. Я всего лишь хотела, чтобы ты меня понял и поддержал.

Но Иван, ожидая, что Наталья вернётся из своего сумасшествия, совсем забыл, что и сам он далеко ушёл от территории безопасности и любви, где они до сих пор жили. В Натальиных словах, а особенно тоне и взгляде – будто он ребёнок или дурачок! – он услышал упрёк в невнимательности и эгоизме. Ему показалось, что жена в пылу своей страсти к самореализации отодвинула его на задний план, забыла, как много он сделал для того, чтобы она была счастлива! И сейчас, когда он так плохо себя чувствует, она слышит только себя и свои чувства.

Ивана захлестнула обида:

– Да нужно ли тебе это пение, подумай трезво. Столько лет одни и те же разговоры… Ты столько лет жила без пения, и хорошо жила… Это иллюзия, понимаешь?

Наталью так поразил его ответ на свою попытку проложить мостик к примирению, что она могла только молча смотреть на Ивана. Пока она собиралась с силами, Иван искренне полагал, что жена обдумывает его слова. В этот момент он думал о том, что их разлад исчерпал себя. Через полчаса их отношения вернутся в прежние предсказуемые берега. Они помирятся, обсудят произошедшее, и даже, может быть, посмеются над пылом взаимных обвинений. Одновременно он вспомнил про Кристину и неосознанно провёл параллель между Кристиниными фантазиями и Натальиным стремлением к пению. Высказывая мысли, Иван великодушно включил в обобщение и себя.

– Знаешь, мне кажется, что после тридцати со всеми нами что-то происходит. Наверное, потому, что не вся жизнь уже впереди… неудивительно, что так и хочется вернуться к началу жизни… К тому, что могло бы сложиться, но не сбылось… Это нормально, – сказал Иван примирительным тоном. Посмотрел на Наталью ясным взглядом миротворца.

Его благостная речь произвела на Наталью живительное действие. Но это не светлые сентиментальные чувства, на которые рассчитывал Иван, не то состояние, к которому он обращался. В Наталье вскипела буря. На языке вертелось столько слов, что она не могла подобрать начальное.

– Значит, ты действительно считаешь, что я маюсь дурью? – всё тем же низким голосом уточнила она.

Иван устал от словесной борьбы. Он улыбнулся мягкой, укоризненной улыбкой и выставил вперёд ладони в безмолвной просьбе остановиться.

Его жест и (особенно!) улыбка лишили Наталью последнего самообладания.

– Ты… это ты – ненормальный! – задыхаясь, бросила Наталья. – Ты… ты формалист, ты ходячая схема!

Прозвучавшие слова поразили обоих. Но в Натальиных глазах не было растерянности; она смотрела в его лицо с выражением страдания и ненависти. Не выдержав напряжения, она вдруг сорвалась с места, быстро прошла мимо Ивана в прихожую. Минутная возня – и до Ивана донёсся хлопок входной двери.

Несколько минут Иван стоял посредине комнаты, не в силах пошевелиться. Он был обескуражен. Он был потрясён. Он не находил формы для мыслей, которые, будто оборванные провода, болтались в голове. Произошедшее, последние Натальины слова казались ему такой невообразимой, нереальной дикостью, что он не мог до конца поверить в то, что только что случилось.