В объятьях богини раздора

Включая ноутбук, он был убеждён, что хочет всего лишь посмотреть технические сайты – не за столом, а лежа на кровати. Открывая закладки и журнал, он мог бы дать голову на отсечение, что собирается сравнить настройки ноутбука с соответствующими настройками своего компьютера… Но когда Иван начал просматривать названия страничек, сохранившиеся в журнале, представлять, что его интерес – обычное любопытство, стало уже невозможно.

Просидев за ноутбуком полчаса, он не узнал ничего нового. Натальин интерес предсказуемо кружил вокруг сайтов, где рассматривались проблемы вокала и проблемы материнства. И только последние три страницы выглядели чужеродным вкраплением в постоянство: они были посвящены фотографии. Открыв их, Иван прочитал: «В фотографии синим часом называют сумерки, когда можно делать особенно красивые снимки. Не ждите солнца утром и не прячьте камеру сразу после заката: это – время настоящих открытий…»

Иван с недоумением разглядывал картинки. Фотоаппарат у них был. Но он не помнил, чтобы Наталья проявляла особый интерес к фотографированию: так, снимала по случаю…

Хотя интернет-сайты нельзя было потрогать, у него возникло ощущение, что он роется в Натальиных вещах. Неожиданно его охватила брезгливость по отношению к себе – что с ним происходит?

– Я всего лишь хочу понять, что случилось с моей женой, – громко произнёс Иван.

Звук собственного голоса успокаивал. Глядя на фотографии, иллюстрирующие световые эффекты, Иван убеждал себя, что его действия имеют целью добиться ясного понимания ситуации, в которой они с Натальей оказались, поскольку его прямая обязанность – защищать свою жену…

С этой позиции его намерения выглядели безупречно и даже благородно.

Удерживая в себе ощущение благородства, Иван открыл Натальин шкаф и начал перебирать вешалки с одеждой. Он обшаривал карманы, заглядывал в углы – в самом деле, кто, кроме него, способен взять грех на душу, спасая Наталью? Никто. И значит, он имеет право знать, почему она не слышит его доводов… быть может, услышать ей мешает какая-то иная причина? Например, настойчивый поклонник – скажем, посетитель тренажёрного зала…

На руки Ивану выпало шёлковое кашне жемчужно-серого цвета. Сердце захлебнулось кровью, но спустя минуту он вспомнил, что это кашне Наталья подарила ему в прошлом году. Иван закрыл дверцу шкафа и выдвинул ящики. В пяти ящиках не нашлось ничего подозрительного. Жизнь женщины, которая является твоей женой, сосредоточена на тебе и доме – вот что говорили ему вещи. Иван снова открыл шкаф – вспомнилось, что, когда он шарил по вешалкам, там, за одеждой, в углу шкафа, ему почудился свёрток. Он раздвинул ряды вешалок: точно. Тугой свёрток, замотанный тканью, втиснут в пакет, засунут за длинную шубу и ещё прикрыт сверху стопкой одежды, вышедшей из употребления. Что это может быть? Ещё несколько неизвестно откуда взявшихся платьев для «особого случая»?

Дрожащими от осознания преступления руками Иван вытащил содержимое пакета на кровать. Развернул слои ткани, вытряхнул за углы наволочку, которая служила внутренней упаковкой, – и что же?

Мягкой кучкой упали перед ним ползунки и распашонки. Крошечные чепчики с кружевными краями, затейливо связанные башмачки кукольного размера, – всё это ударило по глазам простодушной расцветкой, заглянуло в душу наивной бесхитростностью Натальиных страстей и определённостью её мук. Укором легли маленький серебряный крестик на шнурке, в магазинной упаковке, и чёрная щепка, в которой Иван по внезапному озарению узнал лучину от иконы святой Матроны, из обители, куда они ездили полтора года назад.

Потрясённый, он разглядывал вещи и не мог собраться с мыслями. «Почему это производит на меня такое впечатление? – спрашивал он себя. – Я знаю, что дети у нас не получаются, для меня это не открытие; так почему же?» Потому, отвечал ему внутренний голос, что Наталья покупает детские вещи и прячет их от тебя – из суеверия? Из-за того, что разуверилась в тебе? Из-за того, что для неё это очень личные страдания?

Одной из любимых тем Натальи были фантазии на тему, каким замечательным отцом был бы Иван. Она считала, что дочка вила бы из него верёвки, а с сыном Иван держался бы строго и заботливо, словно мутировавшая курица. «Почему курица?» – спрашивал немного задетый сравнением Иван. «Курица-мутант, – убеждённо повторяла Наталья, – курица укрывает своих детей крыльями от холода и непогоды и бросается защищать их от коршуна и кошки; а мутант потому, что какая же ты курица?» Ивану это объяснение казалось нелепым. Он смеялся, а Наталья сжимала губы; для неё за этим сравнением стоял только ей понятный образ, возможно, образ уюта и самоотверженности.