В объятьях олигарха

— Хозяин вернется к вечеру… Тут другая накладка. Мосол со своими хлопцами — это сюрприз. Не просчитал я его. Он Лизу добром не отдаст.

— Кто такой?

Оказалось, Ашкенази — Мосол — выродок, изувер, серийный убийца, при этом прошел отличную подготовку в спецподразделениях. В своих зверствах Мосол дошел до такого предела, что от его услуг отказался даже руссиянс- кий бизнес, после чего его, естественно, мигом упрятали в зиндан и быстренько приговорили к пожизненному. Откуда, как я сам слышал, Оболдуев его благополучно выкупил.

— Зачем, Володя? — ужаснулся я.

— Капризы олигарха. Патиссоныч прав, нашего барина всегда тянуло на остренькое.

— Но ведь он может…

— Нет, Лизе он не опасен. Наоборот, за ним она как за каменной стеной. Он теперь служит Оболдую, как цепной пес… Трудность в том, что я не могу привлечь своих парней. Не имею права. Это семейное дело. Должны сами разобраться. — Майор раскрыл молнию на саквояже, покопался в нем и протянул мне черный пистолет.

— Умеешь с этим управляться?

— Покажешь, сумею.

Трубецкой объяснил, как снимать с предохранителя, что надо нажать, чтобы вылетела пулька,

— Видишь, ничего хитрого. Только меня не застрели сгоряча. Сунь за пояс под свитер.

Пока длинными переходами добирались до покоев Леонида Фомича, нам встретилось несколько человек, все куда–то спешили, и на нас никто не обратил внимания. В большом зале, предназначенном, по всей вероятности, для бальных танцев, со стенами, обитыми трехцветной парчой, символизирующей руссиянский флаг, группа рабочих на тросах подтягивала к потолку хрустальную люстру размером с «КамАЗ». Командовала хрупкая пожилая японка, затянутая в кимоно. Все это было очень интересно, но мы не стали останавливаться, чтобы поглазеть. Нам было некогда. Мы преследовали совсем другую цель.

На третьем этаже остановились возле дубовой двустворчатой двери и Трубецкой со словами: «Ну, Виктор Николаевич, соберись, пожалуйста», — постучал костяшками пальцев. На уровне наших глаз открылось смотровое окошко и раздалось грозное:

— Чего надо?

Трубецкой ответил авторитетно:

— Для господина Ашкенази пакет.

После щелчка дверь распахнулась почти во весь пролет, перед нами стоял господин средних лет респектабельного уголовного вида — в тельняшке, на которую был накинут малиновый пиджак с множеством карманов. Вообще–то такая одежда вышла из моды лет десять назад.

— Давай, — сказал, презрительно цыкнув зубом.

Трубецкой дал ему так, что тот согнулся пополам, но майору показалось мало, и он, перестраховываясь, ухватил детину за уши и пару раз, как вытряхивают половик, шарахнул башкой о дубовый косяк. Пока я обходил поверженного, Трубецкой уже стоял посередине комнаты и озирался. Саквояж оставил у входа, в руке у него, прижатый к боку локтем, был короткоствольный автомат, невесть откуда взявшийся.

— Дверь закрой, — распорядился. — И достань пушку.

Из комнаты, в которой мы очутились — просторной, уставленной дорогой мягкой мебелью, выходили еще две двери, помимо той, в которую мы вошли. Я выполнил распоряжение и по собственной инициативе защелкнул английскую собачку.

Я не очень хорошо понимал, почему Трубецкой ничего не делает, а просто стоит в напряженной позе, будто к чему–то прислушивается в лесу. Хотел даже спросить об этом, но в следующую секунду обе двери резко, одновременно открылись, как от толчка, и в комнату с разных сторон ворвались двое поджарых, каких–то полусогнутых мужчин, паля на ходу из пистолетов. Они целили в майора, и он ответил им тем же: раскрутился спиралью, опоясав себя жужжащим кольцом. Что–то ударило меня по правой скуле, как палкой, и я машинально шлепнулся на пол. Нападавшие тоже попадали, один ткнулся в ковер, будто нырнул, второй замедленно повалился на бок. Трубецкой опустился на колени. Его лицо страдальчески искривилось, плечо под белой рубахой зажглось свекольным костерком. Автомат упал на пол.

Все произошло намного быстрее, чем я пишу — цокающие звуки свинцовой капели, вязкие падения тел, — и мгновение спустя на сцену выступило новое действующее лицо, чернявый громила в строгом вечернем костюме, улыбающийся, с непременным для всех сегодня пистолетом в руке. По мне лишь полоснул косым взглядом, от чего я ощутил легкий озноб, и весело обратился к Трубецкому:

— Ба-а, кого я вижу?.. Ты ли, Вован? Значит, все такой же по–прежнему неугомонный? Ничего, это поправимо… Знаешь, я даже рад, что это именно ты. Если помнишь, за тобой должок?

Трубецкой, сидя на полу и радостно улыбаясь в ответ, потянулся за автоматом. Но чернявый (Мосол, конечно) пальнул навскидку, и оружие Трубецкого, подскочив, отлетело к дивану.

— Не надо, Вова, не напрягайся. — Мосол подошел ближе, поигрывая пистолетом. — Давай лучше поговорим напоследок. Каково быть ягненочком? Непривычно, да?