В объятьях зверя (СИ)

— И… Что произошло? — наконец спросил Сальваторе, когда девушка сняла верхнюю одежду.

Его вопрос звучал на удивление спокойно, но так твердо и жестко, что становилось понятно, что ответа он требует немедленно — здесь и сейчас.

Елена провела ледяными ладонями по лицу и, опустив взгляд, прошла к ближайшему дивану в гостиной.

— Ты так и будешь молчать? — сквозь зубы процедил Стефан, теряя терпение. — От твоего здоровья зависит здоровье моей дочери, и…

Девушка не дала ему договорить.

— Для Никки это не опасно, — тихо сказала она пересохшими губами.

Сальваторе подошел к жене и, взяв ее за подбородок, посмотрел в ее полные слез глаза своими бездушными.

— Ты, наконец, скажешь, или мне придется применить силу, чтобы тебя разговорить?

Он убрал руку.

— Стефан, я жду ребенка.

Слова, произнесенные Еленой, в эту секунду словно бы пронзили его насквозь, подобно стреле. Стефан на несколько секунд замер, а затем поднял взгляд на Елену. Она сложила ладони, будто бы в молитве, и оперлась руками о колени.

— Что ты сейчас сказала?..

Фраза Стефана была произнесена так тихо, но с таким надрывом, что последнее слово он, можно сказать, не выговорил, а прохрипел.

Елена, не поднимая взгляд на мужа, достала из сумочки справку и молча протянула документ ему. Сальваторе взял лист и пробежался глазами по написанному, а затем посмотрел на девушку. Та впервые за полминуты подняла на него глаза. В это мгновение Стефану показалось, будто бы кровь в его жилах закипает. Кажется, только сейчас до него начал доходить истинный смысл сказанного ею и важное понимание того, как крепко они связаны.

Вот она, причина всего, что ему пришлось пережить и что превратило его в того, кто он есть сейчас, — наивная девчонка с большими карими глазами, которой ему так хотелось отомстить сполна и причинить боль, заглушив таким образом свою. Та, которую он ненавидел всем сердцем.

Мать двоих его детей.

Елена внимательно наблюдала за Стефаном. Ни один мускул не дрогнул у него на лице, лишь ходили желваки на скулах. Но за него все говорили его глаза: в них отчетливо читалось неверие и какой-то искренний испуг. Сальваторе снова взглянул на справку, сделал пару шагов вперед и сел на софу.

— Судьба, однако, забавная штука, — усмехнулся он, смотря куда-то вдаль. — У меня будет двое детей от той, от кого я хотел иметь их меньше всего…

В этот момент Елена почувствовала внутри какой-то неприятный укол.

«Это мои дети. Нет, Стефан, не твои. Я никогда тебе не отдам их».

— Что бы ты сейчас не выдумал, — произнесла она, вдруг с невероятной ненавистью посмотрев мужу в глаза, — я не позволю тебе убить его.

Кажется, впервые ее голос звучал так решительно и с такой непередаваемой злобой.

Сальваторе не отводил взгляд, и они смотрели друг другу в глаза на протяжении какого-то времени, словно бы обмениваясь своими чувствами. Наконец, Стефан встал с софы, отложив справку на журнальный столик.

— Скажи спасибо этому ребенку, — проговорил он, собравшись уходить. — До момента своего рождения он обезопасил тебя ото всего, что я хотел бы и мог бы с тобой сделать.

В этой фразе слилось воедино, кажется, несовместимое: когда Стефан говорит про ребенка, его голос становится тише, кажется, даже как-то теплее. Но проходит какое-то мгновение, одна секунда — он начинает говорить о жене, и в голосе звучит ядовитое презрение и нескрываемое отвращение.

Больше он не сказал ничего и вышел из гостиной, чувствуя, как слабеют мышцы.

Елена сделала глубокий вдох, и у нее из груди вырвался невольный стон. Она обхватила голову руками и заплакала от дикого страха, отчаяния и невероятного омерзения по отношению к Стефану, глотая соленые слезы и жадно хватая ртом воздух, чувствуя, как сбивается дыхание.

Стрелки часов перевернули за цифру одиннадцать. Дома стало тихо: Елена уложила Никки и быстро уснула сама — после пережитого эмоционального потрясения ей необходим был отдых. Охранников тоже не было слышно. Стефан сидел на кухне с открытой бутылкой крепкого французского коньяка и вертел в руках стакан, на дне которого плескались остатки напитка. Ему показалось, что на какое-то время он даже перестал слышать какие бы то ни было звуки вокруг: появилось ощущение, будто бы его погрузили с головой в воду, которая полностью изолировала его от окружающего мира, оставив наедине с собственными ощущениями. Он сам не понимал, как такое возможно, но так же сильно, как он ненавидел Елену, он любил их дочь, которая была ее частицей. И он ощущал, как внутри это чувство начинает зарождаться к их второму, еще не родившемуся ребенку. И Стефан держался за это чувство, словно бы боясь окончательно потерять в себе остатки того, что называют душой и человечностью.