В объятьях зверя (СИ)

— Вы со вторым шкафом увлеченно обсуждали то, как вас боится Елена и обо что вы ее прикладываете башкой, — продолжил Сальваторе. — И, между прочим, ты говорил, что тебе ее жаль.

В этот момент глаза Энзо расширились, и в них Деймон отчетливо увидел искренний испуг. Сент-Джон вздрогнул, и, словно вспышка молнии, перед его глазами предстал тот самый вечер — весь, до мельчайших подробностей.

«Черт побери…» — мысленно прошептал он, но до сих пор не понимал, где брат Стефана мог услышать их разговор. Сент-Джон опустил взгляд, не зная, что ответить, и на какое-то время в помещении воцарилась гнетущая тишина. Энзо чувствовал, как в ушах шумит кровь, но взять себя в руки уже не мог.

— Какой же ты неразговорчивый, — Сальваторе скрестил руки на груди. — А что, если, помимо всего прочего, я скажу, что у меня есть диктофонная запись этого разговора?

Энзо моментально поднял глаза на собеседника и почувствовал, как у него горят щеки и шея. Он понимал, что ситуация начинает принимать серьезные обороты, и уже проклял вчерашний вечер, когда согласился «помочь» Деймону и съездить с ним в Южный Бронкс.

— И что, если ты не захочешь рассказать мне обо всем поподробнее, то эта запись может оказаться у интересных людей, и благодаря этому вам с Тайлером в ближайшие лет пять-шесть будет ох как неприятно в колонии где-нибудь под Техасом. Хорошая перспектива, правда?

Энзо сделал вдох ртом, хотел что-то сказать, но не мог вымолвить ни слова. Его будто парализовало, и что делать, он абсолютно не представлял. В нем боролись два абсолютно противоположных чувства: с одной стороны, он понимал, что это был реальный шанс как-то помочь Елене и спасти ее, но с другой — он абсолютно не знал, чего ждать от Деймона и что могло произойти, если Стефан обо всем узнает. Теперь он видел, что Стефану ничего не стоит лишить жизни его. И инстинкт самосохранения перебарывал желание помочь Елене и жалость к ней.

— Я ничего не собираюсь Вам говорить.

По губам Деймона скользнула снисходительная улыбка.

— Собачья преданность… Как это мило, — елейно проворковал он. — А на деле — обычный страх за свою шкуру. Ты и сам знаешь, что Стефан, в случае чего, выдаст вас в первую очередь, а его самого даже ничего не коснется. А так есть хотя бы его покровительство.

Энзо нервно кусал губы и сжимал кулаки.

— Но я терпеливый, когда мне это действительно нужно, — проговорил Деймон. — Поэтому давай поступим так… Дай мне свой мобильник.

— Зачем? — словно бы очнувшись от забытья, спросил охранник.

— Уж не бойся, не украду, — усмехнулся Сальваторе.

Энзо, словно бы загипнотизированный, несмотря на желание поскорее уйти, положил руку в карман в поисках телефона и молча протянул его Деймону, сам не зная, зачем это делает. Тот разблокировал его, ввел туда несколько цифр и вернул владельцу.

— Я оставил тебе номер своего телефона, — сказал Деймон. — Я даю тебе ровно неделю на размышления. Если ты все-таки окажешься сговорчивее, чем сейчас, то позвонишь или напишешь СМС. Расскажешь мне обо всем том, что я спрошу, — щедро вознагражу. Если же нет…

Брюнет на мгновение замолчал, но затем продолжил.

— Энзо, я ничуть не милее, чем Стефан, так что у меня тоже есть свои рычаги воздействия. Подумай об этом, — произнес он, приблизившись к парню и похлопав его ладонями по плечам. — Потому что то, что вы делаете, — подсудно.

С этими словами Деймон направился к выходу из гостиной, но вдруг остановился, вспомнив о чем-то.

— Ах да… — пробормотал он, повернулся к Энзо и вновь подошел к нему.

Деймон достал из кармана стодолларовую купюру и положил ее в нагрудный карман на футболке итальянца.

 — Неустойка за то, что не пришлось ехать в Бронкс. До свидания, Энзо. До скорой встречи, я надеюсь.

Сент-Джон в последний раз взглянул на брата Стефана и, пошатываясь, чувствуя ужасную слабость во всем теле, вышел из дома.

Всю следующую неделю Энзо жил, будто в тумане, думая о том, как ему поступить. Слова Деймона не были пустым звуком, и он запросто мог воплотить все свои угрозы в жизнь, — он это знал точно. И где-то внутри все действительно хотелось все рассказать ему, подарить Елене такой ненадежный и призрачный, но все-таки шанс на свободную жизнь. Но Сальваторе был прав: Энзо боялся прежде всего за себя, своим молчанием отказываясь идти против Стефана. Рассказывать все ему тоже не было выходом: Стефан мог просто не поверить в то, что он действительно ничего не рассказал. Голова от бесконечного потока мыслей нестерпимо болела, и из этого замкнутого круга выхода было не видно. У кого спросить совета, где взять силы сделать выбор, Энзо не знал, и ему становилось мерзко от самого себя: он ведь сам выбрал этот путь, сам помогал Стефану и прикрывал его, хотя каждый раз, когда он видел слезы Елены и ее мольбы не трогать ее, ему становилось до дрожи в руках страшно за нее.

— Когда же ты, блять, начнешь меня слушаться? — из гостиной снова послышался разъяренный оглушительный крик и звук пощечины. — Я тебе сказал — не трогай Никки, с ней погуляет няня! Какого черта ты делаешь все по-своему?!