В объятии Зверя. Том 2

Рейван увидел на гряде отца Сетта. Старый хранитель стоял, озираясь по сторонам и вскидывая руки от ужаса. Рейван поднялся, и Сетт приметил его. Когда они приблизились друг к другу, рисский вождь склонил голову перед стариком.

Вместе они похоронили Циндера, укрыв его тело камнями. На могилу Рейван возложил шлем гегемона с золотыми волчьми клыками.

Рисский вождь взглянул на отца Сетта. Старый хранитель выглядел потерянным и, казалось, постарел разом на десяток лет. В глазах у него стояли слёзы.

— Идём со мной, Сетт? — произнёс Рейван.

— К риссам? — недоверчиво сощурился он.

— На Рону. Я захвачу царский Чертог, захвачу Белый сад. И я, и ты будем свободны от царей.

14 Благословение

Дождь затих. На землю снова спускались сумерки. Опустошённый, вывернутый наизнанку, Рейван брёл к рисскому стану, ведя под руку старого хранителя. Горе истощило все силы отца Сетта, и он беспрестанно оступался, рискуя переломать себе ноги.

Рисские воины обступили их.

— Эйнар! Ты выбрался! — воскликнул Тирно. — Хвала богам!

Рудокоп хотел обнять своего вождя, но, увидев на нём запёкшуюся кровь, остановился.

— Ранен?

— В порядке, — отмахнулся он. — Лишь поцарапался.

Глядя в глаза Тирно, всегда с любовью встречавшего его, Рейван тепло улыбнулся.

— Идёмте к костру, — кивнул рудокоп, покосившись на старика, опиравшегося на руку вождя.

— Это Сетт — отец кзоргов Харон-Сидиса, — сказал Рейван. — Он всё знает о Причастии, он нужен мне.

Ульвар, омрачённый страшной картиной камнепада, сидел подле отца и глядел на огонь, сожалея, что нет при нём лиры. В голове у него уже сложилась песнь о триумфе и печали, которую он хотел поведать ветру, треплющему его волосы.

Увидев Верховного вана, молодой воин вскочил с места и приблизился к нему, чувствуя в этом свой долг. Рейван снял шлем и отдал его Ульвару, а затем принялся стягивать запылённую кольчугу.

— Почисти доспех, — приказал Рейван.

— Сделаю, Верховный ван, — улыбнулся Ульвар.

— Будь осторожен с кровью — она опасна.

Рейван поглядел на молодого воина, и ему сделалось весело. Когда-то он сам был таким же юнцом, стоявшим перед Циндером. Вождь положил руку на плечо Ульвара.

— Видишь этого старика с трясущимися руками, что сидит у костра? — сказал он, указав на Сетта. — Пригляди за ним. Приготовь ему тюфяк, напои мёдом и уложи спать.

— Сделаю, ван Эйнар, — ответил Ульвар.

Доверие вождя согрело сердце молодого воина, и он помчался выполнять приказание.

— Садись, расскажи, как ты выбрался? — сказал Стейнвульф, протягивая Верховному вану кубок.

Рейван оглядел соратников и выпил мёд, но рассказ не начал.

— Пока ещё не совсем стемнело, я поскачу в храм — возможно, там Ингрид, — сказал он.

— Я с тобой! — воскликнул Тирно, поднявшись с места.

Рейван кивнул и поглядел на вождя Лидинхейма.

— Стейнвульф, — сказал он. — Завтра с рассветом отведи воинов ниже по дороге. Туда, где начинается лес. Встаньте лагерем. Если набульское войско решит к нам подступиться, то удобнее будет дать бой там.

Ворота храмов Великой Матери никогда не запирали, потому как даже в самые страшные времена Богиня всегда готова была принять любого, кто искал у неё прибежища и утешения. Но теперь ворота храма оказались закрыты.

Перекинув ногу через шею коня, Рейван спрыгнул на землю и нетерпеливо постучал. Открывать никто не спешил.

— Там ведь одни женщины. Боятся? — спросил Тирно.

— Женщины и их дети. В основном, — ответил Рейван.

— То-то они не торопятся отпереть двум вооружённым риссам…

Рейван провёл пальцами по кованым петлям ворот и прижался лбом к двери.

— Что-то в тебе переменилось после камнепада, — сказал Тирно.

— Циндер простил мне предательство, — ответил Рейван. — Но я этого не заслужил.

Из-за ворот донеслось шуршание, но их по-прежнему не открывали. Рейван снова громко постучал.

— Отворите! — сказал он по-набульски. — Я ищу рисскую женщину, она беременна!

Тирно переглянулся с Рейваном.

— Ты знаешь? — проговорил рудокоп.

Рейван не ответил, вновь поднося руку к двери. Но запор на воротах лязгнул, и в небольшую щель выглянула жрица. Её длинные седые волосы свободно лежали по плечам. В сгустившихся сумерках она напомнила Рейвану его мать.

— Я ищу Ингрид, — сказал он с горящим взглядом. — Есть такая среди вас?

— Я знаю тебя, — произнесла жрица, оглядев его и остановив взор на золотой гривне на груди. — Ты Зверь и рисский вождь. Ты привёл в наши земли своё северное воинство.

— Прошу тебя, скажи, есть ли среди вас Ингрид? — умоляюще произнёс Рейван.

Жрица бросила взгляд на Тирно и, убедившись, что никого с ними больше нет, распахнула ворота.

— Меня зовут мать Эдна, — произнесла жрица, жестом указывая следовать за собой. — Я настоятельница храма.

— Моё имя ван Эйнар…

Назвав своё имя, Рейван осёкся. Ему в грудь словно вошло калёное железо: последние несколько месяцев он бежал от своего прошлого. Он не хотел быть кзоргом. Назвавшись человеческим именем, данным ему при рождении, он полагал, что изменится, забудет все совершённые грехи. Но забыть погибших по его вине друзей он не смог. Прощение, которое даровал ему Циндер, жгло сердце.

— Можно просто Рейван.