В объятиях демона (СИ)

— Давид, послушай меня. Мы дружили с первого класса. Мы встречаемся уже практически пять лет. Ты правда думаешь, что мне так просто взять и вычеркнуть? Просто легко забыть о том, что Алекс вообще существует? — тихо спрашивает Царева, откинувшись на спинку сидения в машине и закрывая глаза. — Я так не смогу. Я же дышу им, понимаешь. Что с тобой случается, когда ты резко задерживаешь дыхание, Давид? Когда кислорода больше нет? Лекс занимал все свободное место в моей душе. А теперь его нет рядом и… И мне кажется, что у меня просто все опустело. У меня никого, кроме него не было, Давид. Я никогда не была никому нужна, кроме него, понимаешь?

— А как же папа?

— А что папа? — тихо отвечает она вопросом на вопрос. — Я ему не дозвонилась, потом замоталась. Он мне тоже не звонит. У меня все нормально, и пусть он так думает, я правда не очень хочу его отвлекать или вырывать из этой его командировки. Потом как-нибудь все объясню. Пока буду с Лагранжами, им нужна моя поддержка. Они предложили мне переехать к ним совсем, я сказала, что подумаю, они тоже хотят воспитывать внучку. И я склонна к тому, чтобы согласиться. Дома все равно пустота, никого нет, когда папа приедет — непонятно.

— Лер, если что — я тоже рядом. И буду рядом, обязательно, я обещал Алексу, что я позабочусь. Не стесняйся, я тебя знаю, звони и проси, если будет нужна помощь, да и просто так звони, а я буду к вам часто заезжать. Ксюха тебя вытащит развеяться, давай, нужно тебе пытаться вернуться к жизни. — с грустной улыбкой говорит ей Давид, а после паркуется у ее дома. — Иди, забирай вещи. С тобой подняться?

— Нет. Я сама.

Она выходит из машины и заходит в собственный подъезд, а после поднимается на свой этаж. У нее такое ощущение, что ее жизнь разделилась на «до» и «после». В какой-то степени здесь все кажется несколько чужим. Девушка проходит в свою комнату — забирает свои любимые плакаты со стен, складывает в сумку вещи, опять же, которые могут ей понадобится, несколько мягких игрушек, что ей дарил Лагранж, она тоже забирает. Несколько украшений, в частности серебряный браслет со знаком бесконечности, который она долго не носила, а теперь так захотелось — она быстро застегивает его на правом запястье. Девушка собирает и фотографии, которыми была завалена вся ее комната — они стояли в рамочках, висели на стене, и Валерия сгребает их в одну кучу, осторожно убирает в папку, тоже складывая их в сумку, к вещам, которая выходит достаточно небольшой и совсем не тяжелой. Почему-то ей кажется, что жить она здесь больше не будет. Поэтому все самое ценное она забирает с собой. Лерка закрывает дверь на ключ, выходя из квартиры, и быстро сбегает вниз по ступенькам, а после садится в машину снова.

— Знаешь, пока собиралась, точно решила, что останусь с Лагранжами. Не смогу их оставить. Да и самой будет легче, они мне как родные. Так что поехали, Давид. Спасибо тебе большое за все, что ты делаешь.

— Я не обязан, но Лекс мой друг. И если он сам не может заботиться о тебе, то я буду. — Месхи крепко сжимает ее руку и улыбается.

Давид очень хочет помочь. Где-то глубоко внутри он представляет, что в целом сейчас испытывает Валерия, хотя даже не сомневается в том, что ему этого никогда не понять. Он в своей жизни, до этого момента, никогда никого не терял, и, может быть, поэтому сейчас просит отказаться от Лагранжа и попробовать ей жить дальше. Он прекрасно понимал, что кудрявая себя просто похоронит вместе с парнем, не дай Бог. Он просто далеко. Далеко, не рядом, и рядом будет только через чертовых двадцать лет. Страшная цифра, от нее бежали мурашки по спине. Как бы то ни было, Месхи сегодня тоже лишился лучшего друга, и ему тоже было просто жутко больно. Он тоже старался этого не показывать — Лерке хуже. Родителям Лекса — еще хуже. Вот если кто-то и сможет стать опорой для них, так это Давид. По крайней мере, он очень постарается разделить это непростое и тяжкое бремя.

Лера же надеялась только на то, что в скором времени ей не придется оплакивать Алекса. Оставалось только ждать. Ждать, пока пройдут эти чертовы года. А они ведь уже постареют — Валерии будет почти сорок, когда он выйдет, а их дочурка будет совсем взрослая. Но возраст не определяется счастьем — если ей нужно ждать двадцать лет, она будет ждать двадцать. А если бы нужно было пятьдесят — ждала бы их все. Бросало в дрожь и тошнило даже при мысли о том, что она может быть с кем-то другим.

А Давид просто поражается, на самом деле, ее силе. Она не думает о самой себе — ей нужно поддержать Алекса, его родителей, а себя Лерка вообще не выдвигает на передний план, хотя понять то, как ей сейчас внутри паршиво, можно. Давиду, наверное, очень бы хотелось, чтобы она разрыдалась, выплакалась, выпустила сейчас все те эмоции, которые держала в себе и освободилась от них. Но почему-то пока она себе этого не позволяла. Вряд ли и позволит. Но поддержка сейчас нужна девушке, как воздух. И этой самой поддержкой для нее готов стать Давид.

Эпилог

«У нее могло быть все,

А она выбрала — мертвого»

Прошло пять лет.