В объятиях дождя

Отлично, подумал он. Теперь придется мыть еще и ложку. Ну ладно. Но ему понравилось, когда она назвала его «дорогим».

Так или иначе, он не хотел иметь ничего общего с этим яблочным муссом. Он покачал головой, продолжая скрести подоконник.

– Хорошо. – Она положила ложку. – Какой десерт ты хотел бы получить к обеду? – Его реакция удивила ее. – Что-нибудь особенное?

Возможно, ему не следовало есть это. Возможно, он ошибался. Возможно, лекарство находилось не в яблочном муссе. Но если нет, то где? А если он уже принял его?

– Матт, – прошептала она. – что ты хочешь получить на десерт, милый?

Ее второе любимое слово. Милый. Он сосредоточился на ее мягких темно-красных губах, на слабой напряженности в уголках рта, на долгом и-и в слове милый, и на легких тенях, залегших под ее выступающими скулами. Она приподняла брови, как будто желая поделиться секретом, который останется строго между ними, и спросила:

– Может быть, я съезжу в «Трюфель»?

Теперь она предложила ему жирную мясную кость. «Трюфель» был десертным баром, расположенным в нескольких милях от клиники, где кусок торта стоил восемь долларов и обычно мог насытить четверых людей. Мэтт кивнул.

– Шоколадное суфле с малиновой подливкой.

– Хорошо, милый, – с улыбкой сказала Викки и повернулась, собираясь уйти. – Встретимся через час в комнате для игр?

Он кивнул и посмотрел на шахматную доску. Викки была единственной, кто могла хотя бы соперничать с ним. Хотя, откровенно говоря, это почти не имело отношения к ее шахматному мастерству. Обычно Матт мог поставить ей мат в шесть ходов, но он часто затягивал игру до десяти или двенадцати, иногда даже до пятнадцати ходов. С каждым следующим ходом она постукивала ногтями по зубам и начинала нервно покачивать ногами, неосознанно потирая коленями и лодыжками. Хотя ее взгляд был сосредоточен на доске, она прислушивалась к происходившему под столом.

После ухода Викки Мэтт подошел к подносу, где она оставила ложку, взял ее и начал протирать бумажным полотенцем, смоченным в отбеливателе. Всего он истратил шесть бумажных полотенец. Часом позже он вышел из своей стерильной комнаты в коридор со своим шахматным набором. По пути в игровую комнату он опустил тридцатишестигаллоновый мусорный пакет в большой серый мусорный контейнер. Контейнер нужно было очистить, но Викки ожидала его, так что это могло подождать. Он вошел в игровую комнату, увидел Викки и понял, что ему придется отмывать шахматы после игры – каждую фигурку, – но дело того стоило, хотя бы ради того, чтобы слышать ее мысли.

* * *

В 17:00 Матт закончил очистку своей комнаты, кровати, шахматного набора, зубной щетки, кнопок на часовом радиоприемнике и кнопок на своих шортах. Краешком глаза он снова взглянул на шоколадно-малиновое пирожное, политое густо-красным малиновым соусом, в окружении тарелок с жареным мясом, зеленым горошком и картофельным пюре. Голоса объединялись и становились громче, поэтому он понимал, что в его завтраке не было торазина. Несмотря на жаркое опровержение Викки, он должен был находиться в яблочном муссе. Матт опустился на колени, изучил картофельное пюре и подозрительно прищурился. После семи лет полного согласия с приемом лекарств собственные задние мысли удивляли его. Это был умственный процесс, обладавший силой, от которой он успел отвыкнуть. То, что он вообще мог обдумывать, стоит ли есть яблочный мусс и шоколадное пирожное, могло бы привести его в замешательство, если бы он уже не находился в замешательстве.

Наконец он посмотрел в окно и остановил взгляд на заднем крыльце рыбацкого кемпинга Кларка. Благодаря юго-восточному ветру он чуял запах подливки, жареной рыбы и картошки. Он почти ощущал вкус сырного гриттера и видел запотевший стакан чая со льдом. Матт был голоден, и, в отличие от его соседа дальше по коридору, его желудок не находился в аду. Он не ел уже целые сутки, и бурчание в желудке ясно давало понять об этом. Но – голод не голод – он приподнял поднос и принюхался к каждой тарелке, словно щенок, обнюхивающий незнакомую пищу. Потом он выпрямился, держа поднос на вытянутых руках, пошел в туалет, методично вывалил содержимое каждой тарелки в унитаз и решительно нажал рычаг слива.