В объятиях дождя

За три мили до перекрестка на Клоптон видимость упала так, что за десять шагов было уже ничего не разглядеть, и пришлось снизить скорость до пятнадцати миль в час. Поправив «дворники» на ветровом стекле, женщина в красной бейсбольной кепке обернулась и посмотрела на сына, пристегнутого ремнями безопасности. Он спал, окруженный пачками жевательной резинки. Женщина попыталась натянуть ему на плечи соскользнувшее одеяло, но при этом невольно повернула руль, и машина съехала в придорожную канаву: так дождь и грязь способствовали тому, что «Вольво» очутился на вынужденной стоянке под уже темнеющим небом в алабамском лесу. Впереди – ни огонька! Женщина подала назад и нажала на акселератор, но это усилие лишь разметало грязь, а передняя часть машины застряла еще глубже. Женщина взглянула на часы: «Здóрово, – подумала она, – просто здóрово». А циферблат на мобильном телефоне еще и подсказал: «Нет связи».

«Ну что ж, это даже к лучшему».

Джейс спокойно спит. Выключив мотор, она устало откинулась назад и подумала: «Могло быть и хуже…»

* * *

Почти четыре часа утра. Я не спал только потому, что неустанно шуршали «дворники». В двух милях от перекрестка на Клоптон дорога стала почти невидимой, отчего мои фары загорелись ярче и осветили темный силуэт «Вольво»: накренившись, он застрял в канаве.

«Не может быть, – подумал я, а потом доехал до «Вольво», остановился и выглянул из оконца. – Да нет, это та самая машина».

Но сначала мелькнула мысль: «А может, проехать, сделать вид, что ничего не вижу и, вообще, заснул за рулем», но тут я вспомнил о заднем сиденье, где спал мальчик.

«Не делай другим того, чего не хочешь себе!» И еще я вспомнил о добром самаритянине и о прочей, такой же сентиментальной, ерунде… «но ведь сейчас уже поздно!»

«А ты не умничай! Еще не такой ты взрослый, чтобы я тебя не отстегала как следует!»

Мисс Эллы уже почти восемь лет нет на свете, а если точно, то семь лет, десять месяцев и восемь дней. Она двух центов не дала бы за мою блестящую карьеру – во всяком случае, не стала бы хвалить меня за это. Может, она и радовалась бы, но не потерпела бы моего хвастовства успехами – нет, с гордыней она никогда не мирилась, тем более что дети всегда отвечают за грехи отцов своих, – и она в это свято верила.

Можно ли оспорить эту истину? Я не мог и лишь кивнул:

– Да, мэм.

Я съехал с дороги, подал назад, оставил мотор включенным и вышел из машины. Дождь становился все сильнее, и на дороге образовались лужи в два дюйма глубиной. Я вытащил из-за сиденья зонтик, ручной фонарик и зашагал к «Вольво», сознательно не захватив камеру. Через три шага мои ботинки промокли насквозь и совсем размякли. Осветив фонариком переднее сиденье, я увидел женщину. Головой она прислонилась к окошку, глаза были закрыты – она спала. Чтобы ее не испугать, я легонько постучал фонариком по стеклу, но все-таки испугал. Громко вскрикнув, она взмахнула руками, потом вцепилась в руль, повернула его направо, обдав меня глиной, так что я почти ослеп. Шатаясь, я отступил назад, выплюнул грязь и вытер лицо рубашкой, а потом, сложив зонтик, подставил голову под ливень, чтобы он меня как следует отмыл. Немного прозрев, я увидел, что эта сумасшедшая сунула руку в отделение для перчаток и вытащила большой блестящий револьвер, каким обычно размахивают в фильмах разбойники с большой дороги. При первых же отблесках стали я попятился назад и угодил в канаву. Все еще вопя от страха, женщина шесть раз выстрелила, разрядив всю обойму, но попала в деревья надо мной и в кусты сзади. Пока она кричала, целилась, щелкала спусковым крючком, «Вольво», с запущенным на полную мощность мотором, закашлял, а из-под капота вырвалось облако пара. В открытое оконце машины нещадно лил дождь, и женщина, бросив револьвер, прыгнула к сыну на заднее сиденье.

Внутренний голос напомнил мне об осторожности: я выполз из канавы, а потом отошел от «Вольво» на некоторое расстояние: