В объятиях дождя

– Ты же понимаешь. – и я повязал на шею красную косынку. – Ты меня газовал всю ночь, хоть из дому беги. Я должен был одеяло на голову натягивать и едва не задохнулся. Хорошо, что Рекс не зашел и не чиркнул спичкой.

– Ага! – снова подтвердила Кэти, подпрыгивая и оглядывая через плечо крылья. – Даже у меня наверху чувствовалось.

И мы с топотом помчались вниз по лестнице, словно стадо маленьких буффало, со своими блестящими шестизарядными кольтами, мечами из пластика и сверкающими крыльями. А над столом висел пар от уже готового завтрака.

Мисс Элла стояла у раковины, вытирая тарелки, и очень старалась не разбить хрупкий фарфор. Рекс ничего не знал о китайском фарфоре, но у него был целый буфет, где красовалась посуда из этого тончайшего материала, и каждое блюдо стоило больше того, что мисс Элла зарабатывала за неделю. Рекс, однако, не позволял нам есть из другой посуды. Поставив в буфет последнюю тарелку, мисс Элла вытерла руки о передник и повернулась к столу, чтобы нас проинспектировать. Мы только что кончили завтракать и теперь сидели, вытянувшись в струнку: тарелки пустые, руки сложены перед собой – все чинно, благородно! Можно было подумать, что завтракали не мы, а сама Глория Вандербилт[10], внезапно заскочившая в Клоптон. А дело было в том, что нам хотелось побыстрее улизнуть из дома. Мир начинался за дверью, и мы жаждали очутиться там, уже окупив свою свободу лимоном, брокколи и самым примерным поведением. С минуту мисс Элла медлила, обводя стол и нас оценивающим взглядом, а мы замерли в ожидании ее разрешения. Не зря же она старалась столько времени, готовя завтрак! Ведь не для того, чтобы его просто медленно и нехотя съели. Но мы-то уничтожили его мгновенно, и она осталась довольна: теперь можно было и встать из-за стола. Прочитав в ее взгляде разрешение, я поднялся и со словами «Спасибо, мисс Элла» надвинул шляпу на глаза и почти сорвал с петель затянутую сеткой дверь, торопясь ее распахнуть.

Кэти спорхнула со стула и, как обычно, понеслась в гостиную к пианино. Сыграв несколько тактов из сочинения какого-то давно умершего композитора в белом парике, что заставило мисс Эллу улыбнуться, она взмахнула крыльями и словно слетела с крыльца черного хода. Ее мама была учительницей музыки и давала уроки у себя дома, так что с утра до ночи, а часто и за полночь в доме слышались звуки сонат. В десять лет Кэти уже проявляла заметное дарование. Она могла сыграть почти все и читала ноты с листа как профессиональная пианистка, хотя ей редко это требовалось. Она легко подбирала мелодию на слух, а ее пальцы эту мелодию успешно воспроизводили. Нет, она не была вундеркиндом, но ее пальчики летали по клавиатуре изящно и легко, как балерина из Нью-Йоркского балета. А сама Кэти восседала на высоком табурете, поэтому ее ноги болтались в воздухе в шести дюймах от пола, но сидела прямо-прямо, с высоко поднятым подбородком – олицетворение силы и грации. В такие мгновения, восседая на табурете, она словно перевоплощалась в иное существо, чего я тогда не понимал. Было бы ошибкой сказать, что она владела инструментом в совершенстве. Нет, этого не было, однако Кэти и не желала такой власти. Она стремилась к золотой середине, словно знала, что и сама необходима инструменту, как и он необходим ей. Они поровну брали друг от друга то, что им недоставало. Она играла, а клавиши под ее пальцами пели, и ей этого было достаточно, и я часто думал, что если бы сердце Кэти могло звучать, оно издавало бы такую же прекрасную музыку.

Итак, мы все трое рванули с порога черного хода, не обернувшись, чтобы узнать, смотрит ли мисс Элла нам вслед: лично мне это было ни к чему. Когда дело касалось моих отношений с Богом – у меня возникали разные вопросы, хотя я их никогда Ему не задавал, – но в мисс Элле я никогда не сомневался. Она за мной следила всегда и неустанно.

В процессе «реновации» Рекс пристроил к дому портик, который больше бы подходил для древнеримской виллы. Любой другой хозяин приделал бы к черному ходу пару ступенек, чтобы удобнее было сходить, но Рекс водрузил больше сорока постепенно снижающихся ступеней, использовав для этого известняк, и окружил портик мраморными колоннами. У начала лестницы он поставил гранитные скамьи и соорудил фонтаны, извергавшие водные струи из рыбьих ртов, крыльев чаек и каменных труб, которые держали в руках высоченные статуи. И, как самое высокое достижение зодчества, в центре размещалось бесталанное и смешное изваяние хозяина дома, восседающего верхом на скакуне, а на коленях у седока покоился замечательный бронзовый венец.

Рекс заказал свое изображение, когда уже стал толстым и пузатым, но, желая избавить себя от невыгодных сравнений, он указал скульптору на брюхо и заявил:

– Если вы хотите получить за работу деньги, тогда лучше, чтобы у статуи этого не было.