– У вас выдался знатный денек! – сказал он, прыгнув на скрипучее сиденье впереди, завел мотор и тронулся с места в карьер. Осыпав наши ноги мелкой галькой и наполнив наши легкие угарным газом, он укатил, а мы вчетвером уселись на ступеньке главного входа и принялись лизать, сосать, пить всевозможные лакомства и вообще наслаждаться жизнью, вдыхая уже чистый воздух. За всю мою бытность в Уэверли я никогда еще не видел, чтобы машина с мороженым осмелилась въехать на нашу подъездную дорогу, однако трое из нашей четверки вели себя так, словно такое случается ежедневно.
Мэтт прикончил одну порцию мороженого и начал снимать обертку с бананового десерта.
– Доброе утро, Мэтт, – обратился к нему я, но он даже не взглянул в мою сторону, так был поглощен своим занятием. Он мог простудиться, жуя холодный десерт, к тому же он сразу отхватил половину, словно это был кусок бифштекса, хотя от него, наверное, даже зубы мерзли. Откусив три-четыре раза, он быстро доел его.
Поднеся ко рту последнюю порцию холодного лакомства, Мэтт помедлил и, скосив взгляд в сторону, заметил, наконец, прижавшегося к его боку Джейса. Он посмотрел на меня, потом на Кэти и отодвинулся от мальчика дюйма на три влево, но Джейс, не обратив на это никакого внимания, опять придвинулся к Мэтту, продолжая слизывать шоколад со своего мороженого. Мэтт опять быстро взглянул на Кэти, потом на меня и, наконец, на Джейса, и лицо его исказилось: теперь оно выражало беспокойство и страх. Пока Джейс размазывал по щекам шоколад, Мэтт встал, переступил через мои ноги и сел подальше, а Джейс, увлеченный тем, что можно было назвать завтраком, расправил пошире плечи и с аппетитом вонзил зубы в шоколадную плоть рожка. Кэти подсела к Джейсу, оперлась спиной о вторую ступеньку, посмотрела вслед клоуну, покидавшему пределы Уэверли, а потом опустила соломинку в бутылочку с газировкой.
Покончив с едой, Мэтт собрал в охапку все обертки. От него пахло амбаром, но я не знал, как ему сказать о дурном запахе, исходившем от него.
– Послушай, Мэтт, – наконец сказал я, – давай принесем новый нагреватель воды для амбара. Мне все равно придется туда идти. Да и вообще там надо будет кое-что взять.
Мэтт подозрительно оглянулся, кивнул и пошел со мной мимо дома, стягивая на ходу резиновые перчатки. Я не врач, но уже понимал, что он катится по наклонной плоскости, с каждым днем становясь все более замкнутым. На его лице все чаще на длительное время появлялось выражение страха. Гибби ведь предупреждал меня об этом, но я еще пребывал в некоторой растерянности и не знал, что предпринять.
Джейс уплел завтрак за обе щеки и побежал искать велосипед, а Кэти стала пускать мыльные пузыри, иногда поглядывая на меня, и пузыри роились вокруг в своем воздушном танце. Некоторые опускались на дорожный гравий, другие садились мне на ноги, а один, прежде чем взмыть вверх, в объятия кипариса, коснулся моей щеки. Кэти замурлыкала себе под нос какую-то песенку, а пузыри летели все выше и выше.
Я долго не видел Мэтта после завтрака и со временем начал беспокоиться. В два часа дня я отправился в амбар, где Кэти и Джейс играли в салочки, но и там Мэтта не оказалось. Я накинул поводья на шею Глю, и мы с ним совершили тайную экскурсию на пастбище. Никого не было и в ущелье, а также у подножия креста, сооруженного Мэттом, и в церкви Святого Иосифа, так что мест, где бы он мог находиться, осталось раз-два и обчелся. Я сделал передышку, чтобы как следует поразмыслить: на северной стороне пастбища кроме собачьих конур стояла еще старая скотобойня. Заросшая диким виноградом, разнообразными сорняками и высокой, до пояса, травой, она практически исчезла из виду, и различить можно было только белую цинковую крышу на четырех деревянных столбах – под ней находился котел, достаточно большой, чтобы в нем, лежа, мог уместиться человек. Котел был вмонтирован в кирпичное основание примерно около четырех футов в ширину, восемь – в длину и в три фута высотой. Все это представляло собой довольно удобный резервуар, пригодный для мытья, если, конечно, вас не смущала мысль о его прежнем предназначении. Внизу, в кирпичном фундаменте, находилось углубление, где можно было развести огонь и согреть воду для мытья свиных туш. Мы с Мэттом детьми иногда играли в этом резервуаре, но редко. Независимо от того, насколько тщательно его мыли, в нем все равно сохранялся запах мертвечины. Таков уж этот запах, неподвластный мытью, он существует вечно.
Я остановился, прислушался и уловил звук: было похоже, что кто-то колет дрова. Я направил Глю в ту сторону, откуда доносился звук, теряясь в догадках, чем же Мэтт теперь занимается.
Я остановил Глю и осмотрел все пастбище.