В объятиях дождя

– Когда же мы исцелимся от грехов?

«Дитя!»

«Да, мэм».

«Сейчас хор воспоет славу своему служителю Божию. Они хотят также воздать ему особую честь по делам его, так что и ты прислушайся к тому, что будет сказано».

Отец Боб поднялся по ступеням, коснулся плеча впереди стоящего священнослужителя и сел, а органист тронул клавиши, и зазвучали начальные аккорды гимна. Служки начали ходить среди скамей с блюдами для пожертвований, и Джейс попросил у меня четвертак, а затем внимательно стал наблюдать за тем, как блюдо вершит движение по рядам. И вот оно уже рядом, и Джейс бросил монету, а потом Мэтт сунул руку в карман, вытащил пачку однодолларовых бумажек и две горсти мелочи. Вот служки собрали все блюда, священнослужители благословили пожертвования и приготовили алтарь к таинству претворения вина и хлеба.

Когда отец Боб окончил проповедь, он благословил паству и поведал историю Тайной вечери, и вознес молитву за всех находившихся в храме. И снова появились служители, которые возглавили шествие устремившихся вперед прихожан. Один из служителей указал на нашу скамью, и все встали, кроме Кэти, Джейса и меня, а Мэтт устремился к железной ограде алтаря, стиснув рукой воротник костюма так крепко, словно держался за кольцо парашюта.

– Мэтт. – я потянул его за полу пиджака, но он отмахнулся от меня, не сводя глаз с ограды.

Я снова дернул его за полу.

– Мэтт! – прошептал я, когда он повернулся: – Тебе туда нельзя.

– Почему? – пожал он плечами.

– Ну, ты же не католик. – и я оглянулся вокруг.

– И что же?

– Ну это… как бы неуважение к своему кредо.

– Да знаю я!

– Ох! – и я отпустил свою руку.

Проход перед Мэттом опустел, а за ним скопилось уже много народу, так что он, отстранив меня, оправил свой пиджак и проследовал дальше.

– Может, надо было пойти вместе с ним? – Кэти толкнула меня в бок, а я взглянул на ограду, потом на нее и возразил: – Но это же неправильно!

– Но я спрашиваю не о том, что правильно или неправильно… А вдруг ему потребуется помощь?

– Да нет, у меня такое чувство, что он уже проделывал все это не раз.

«Дитя мое, это ведь дом Божий! С тобой ничего дурного бы не случилось, если ты пошел бы с братом твоим».

«Я знаю, мама Элла, но, может быть, мне следует прежде решить другие проблемы?»

«Какие же?»

«Твое отсутствие, например».

«И?..»

А я подумал о Рексе.

«Значит, с этой проблемой не покончено?»

Мэтт подошел к ограде перед алтарем, встал на колени и простер обе руки, словно человек, который долго влачился в пустыне, мучимый жаждой. Глаза его были прикованы к отцу Бобу. Один из священников протянул ему блюдо с хлебом, и Мэтт, не снимая резиновых перчаток, отломил огромный кусок, которого хватило бы для причастия полсотне прихожан. Он засунул его в рот, протолкнув обоими указательными пальцами. Кусок был такой большой, что он едва смог его прожевать и поэтому махнул служителю, чтобы тот прошел к следующему в очереди. Мэтт торопливо работал челюстями, стараясь все проглотить прежде, чем до него дойдет чаша с вином.

Он ждал отца Боба, который медленно продвигался мимо ограды. Вот он дошел до Мэтта и не просто склонился перед ним, но встал на колени и прошептал: «Здравствуй, Мэтью».

Мэтт кивнул, а отец Боб протянул ему чашу, которую брат с почтением и очень осторожно принял из его рук. Обхватив пальцами, он поднял ее вверх и выпил все содержимое в пять звучных глотков, а потом вытер рот рукавом пиджака. Опустошив чашу, он вынул из кармана пульверизатор, обрызгал ее и решетку перед собой, вытер то и другое четырьмя бумажными полотенцами, затем еще раз протер, чтобы они заблестели, а потом обеими руками почтительно подал чашу отцу Бобу. Тот улыбнулся, возложил руку на голову Мэтью, тихо его благословил и подошел к алтарю, чтобы снова наполнить чашу вином.

Прихожане, стоявшие за Мэттом, разинули рты, вытаращили глаза и замолчали, словно онемев, а Мэтт встал на одно колено, четырежды перекрестился, поднялся и двинулся за процессией обратно, к своей скамье, и глаза почти всех присутствующих были прикованы к нему. Стояла тишина, только бутылка, висевшая на поясе у Мэтта, тихонько позвякивала.

Когда причащение окончилось, органист заиграл финальный гимн, и присутствующие снова встали. Женщина, сидевшая перед нами, тоже поднялась, и Мэтью тихо и незаметно бумажкой снял «сороконожку» с ее спины, и дама ушла, даже не подозревая о том, что случилось. А затем Мэтт обмыл водой тот кусок скамьи, где мы сидели, и вышел, унося в руках использованную пару резиновых перчаток и десяток использованных им бумажных полотенец.

У выхода Мэтта остановил отец Боб, заглянул ему в глаза и крепко обнял, сказав: