Все пятеро поднялись по лестнице и на какое-то время скрылись из виду. С верхнего яруса чердака – над мяушней, оттуда, где хранилось сено – послышался скрип. Я поразмыслила, не укрыться ли понадежнее, но не осмелилась: слишком велик был риск, что меня застанут на открытом месте. Наконец хозяйки и гостьи спустились вниз, неся с собою мешки лучшего сена, предназначавшегося для яков, начинавших хворать и чахнуть на зимних квартирах. Так, значит, спор шел о корме и о том, поделится ли им наша деревня с соседями! Может, их яки отощали? Или с их собственными запасами корма что-то стряслось? А может, новоприбывшие – попросту наглые вымогатели, решившие поживиться за счет соседей? Этого я так никогда и не выяснила.
Как только они ушли, Каххе извлекла меня из укрытия. Выходя из коровника, я увидела нечто, заставившее меня тут же замереть на месте. Снег у дверей был плотно утоптан, но ранее я имела неосторожность сойти с тропинки, и теперь там, на снежной целине, явственно виднелись отпечатки моих ног.
Человеческие следы. Опознал ли их кто-нибудь как таковые? Обратил ли внимание? Размером и длиной шага они ничуть не походили на драконианские.
Увидев, что меня встревожило, Каххе тут же принялась совещаться с сестрами. После этого мне вручили метлу, чтоб замести следы, и начали косо поглядывать на все мои попытки сойти с натоптанных тропинок. (Потаскав за собою метлу день-другой, я соорудила вместо нее нечто наподобие соломенной юбки, тащившейся позади на ходу и заметавшей следы без всяких сознательных усилий с моей стороны. Поскольку кроме этого она служила добавочной защитой от холода, против лишней тяжести я ничуть не возражала.)
– Что могло бы случиться, если б они меня увидели? – спросила я, глядя в ту сторону, куда ушли чужаки.
Говорила я по-ахиатски, что к тому времени успело войти в привычку: конечно, главным образом я старалась освоить язык Рузд, а не обучить ее тем, какими владею сама, но ахиатский значительно повышал шансы на понимание, если я где-либо невзначай ошибусь.
Рузд не ответила – возможно, не поняла. Пожалуй, оно и к лучшему: получив ответ сразу, я оказалась бы не готова к тому, что последует дальше.
В тот вечер я обратилась к Каххе и жестами попросила позволения осмотреть ее крылья.
С тех самых пор как я, придя в чувство, обнаружила, что дракониане не только когда-то существовали в природе, но и здравствуют по сей день (или, по крайней мере, с того момента, как собралась с мыслями после данного открытия), мне не давал покоя вопрос об их крыльях. И вот почему: их древние родичи населяли теплые земли наподобие Ахии или Кеонги, но эти трое жили здесь, в невероятно холодном климате. Между тем структуры столь тонкие, как крылья, очень быстро теряют тепло, поскольку кровеносные сосуды в них неизбежно расположены близко к поверхности. Как же дракониане решают эту проблему?
Я не раз отмечала, что мои спасительницы имеют привычку сидеть у огня, частично расправив крылья – точно улавливая ими тепло, исходящее от очага. Чаще всего они делали это сразу же после того, как возвращались снаружи, подобно людям, греющим руки у камина, и это казалось вполне логичным, однако то же самое они проделывали и перед уходом, и мне хотелось понять, зачем.
Итак, я указала на крылья Каххе и спросила на ее языке:
– Что?
К тому времени это прочно утвердилось в качестве просьбы подсказать нужное слово.
– Каппу, – без долгих раздумий ответила Каххе.
Повторив тот же процесс с собственными глазами, я получила взамен слово «ика». При помощи сих новых знаний и мимики (плюс драконианское слово «пожалуйста») мне удалось составить вопрос, могу ли я осмотреть ее крылья. Мой интерес немало ее озадачил, однако Каххе позволила мне приблизиться и даже не дрогнула, когда я коснулась ее крыла.
На протяжении своей научной карьеры мне довелось осмотреть бессчетное множество драконьих крыльев. Правда, большая их часть принадлежала мертвым особям, а остальные – драконам самых мелких разновидностей, наподобие медоежек. Подержать в руках крыло дракона более крупного мне удалось лишь однажды, в Ахии, помогая Тому лечить одного из пустынных драконов, да и в этом случае животное было накачано успокоительным по самый гребень.
Крыло Каххе оказалось совершенно другим. Нет, не в анатомическом смысле, но оттого, что принадлежало живому существу в здравом уме и полном сознании. Поскольку Каххе никак не могла избавиться от некоторой напряженности, мускулы крыла то и дело сокращались под кожей. На ощупь крыло оказалось теплым: вернувшись домой, мы успели согреться.
Отыскав плечевую артерию крыла, я ощутила мерное биение пульса, однако секундой позже пульс исчез. По-видимому, Каххе подумала, что я хочу пережать артерию, и решила мне помочь – и в самом деле помогла, только не так, как рассчитывала.