В обход черной кошки

«Вы бы еще увидели НАШ Тель-Авив, — восторженно сказал он. — А теперь прошу вас ко мне в гости. Я живу совсем рядом. Пройдемся по набережной. Нам повезло — конверсия произошла незаметно. Теперь надо обращать на себя поменьше внимания. Хотя с вами это вряд ли удастся…»

Он оказался прав. Как только они вышли на оживленную набережную, заполненную нарядной толпой с детишками, велосипедистами, собаками, роликобежцами, на Марину немедленно стали оглядываться практически все мужчины — от подростков до степенных стариков, сидящих на многочисленных скамейках со своими ухоженными, совсем не ленинградскими старушками. Но внимание было ненавязчивое и крайне благожелательное. Со всех сторон сияли белозубые улыбки красивых загорелых парней.

«Господи, Арончик, — впервые обратилась так к Фридману Марина и даже прижалась к нему, — неужели все это ЕВРЕИ? Какой красивый народ!» «Ну… я бы не сказал. Но то, что добрый и уж, во всяком случае, не агрессивный — ручаюсь.» Море ласково накатывалось на черные скалы, окаймлявшие чистую ухоженную набережную с пустыми кафе и стоящими на улице столиками. «Не Ницца, конечно, но и не палестинская Хайфа… — тихо произнес Мухин. На него, кстати, тоже оборачивались женщины всех возрастов, провожая взглядами статную пару иностранцев с каким-то оле. — Вот бы, Арон, сюда этого генерал-губернатора, а? Да, таким евреям и я бы доверил любую нашу колонию…»

«Вот и спаси нас, Андрей, — помрачнел Фридман. — Джефферсон был прав: все это великолепие — предмет звериной зависти соседей, еще более нищих, чем те, что мы только что видели в его Палестине. Мой народ выстрадал эту страну. Но ей угрожает смертельная опасность, Андрюша…»

Марина не могла поверить своим глазам. «Когда-то я с отцом часто бывала в разных петроградских гетто, включая еврейское, — сказала она. — Те евреи были российские граждане, но они в России как бы в гостях, а эти — у себя дома, как французы в Париже!.. Вечные бродяги, вечные нежелательные иностранцы, даже великий Лейканд всегда о себе именно так выражался, тут свои среди своих! У себя на родине, не пархатые жиды, а свободные евреи в независимой еврейской стране… Вот бы моей интернациональной мамочке все это показать!» «И плевать им, — смеялся Фридман, — даже и на таких роскошных иностранцев, как вы.»

На тенистой улице, украшенной бесчисленными яркими короткими пальмами среди лужайки и богатыми домами, элегантные израильские полицейские самозабвенно ругались НА ДРЕВНЕЕВРЕЙСКОМ ЯЗЫКЕ на всю улицу с пожилым нарушителем в шортах на волосатых ногах. Марина знала по посещениям гетто эти еврейские интонации, которых так стеснялись люди из круга Лейканда. Тут же не стеснялись национальных жестов. Эти были дома…

«А Арону, по-моему, за них стыдно, — шепотом сказала вдруг Марине муж, привычно угадав ее мысли. — Смотри, какое у него лицо… Он же их просто ненавидит… Так Матвеев на Фридмана смотрел бы…» «Не выдумывай! — начала было княгиня. — Кто же тогда патриот еврейства, если не доктор Фридман!..»

Но взгляд Мухина уже привычно остановился на беззащитно обнаженных пальцах (и мыслях) нового друга. Н-да, с неприязнью подумал князь, а уже не прав ли генерал-губернатор: все они искренне обожают свое еврейство, в данном случае, свой Израиль, но патологически ненавидят в себе и в других реального еврея…

5.

В просторной уютно обставленной квартире Фридмана с окнами на сверкающее белыми барашками море гостей встретили почти со страхом. Миловидная Жанна и светловолосая изящная дочь Кира, только что вернувшаяся с суточного дежурства в госпитале, прямо метались, приготавливая обед. Конечно, отец, которого обе они заслуженно считали гением, неоднократно отлучался в другое измерение, много им рассказывал, показывал удивительные вещи, фотографии и видеофильмы, но они и представить не могли такого доказательства существования ТОГО МИРА!..

Киру смущало, что она чуть не по плечо великолепной Марине, что она никогда не видела такого чистого и свежего лица, как у этой юной женщины ОТТУДА. Тем более она не могла не задерживать взгляда на белокуром синеглазом великане Андрее. Но еще более ее поразил сам факт присутствия не на экране сериала из жизни прошлого века, а наяву, да еще в их современной квартире человека, который представился небрежно: «Князь Андрей Мухин. Княгиня Марина Мухина. Прошу любить и жаловать.» И — руку поцеловал, сначала матери, потом ей, Кире. Живой князь…