В обнимку с удачей. Книга 1

А что мамины родители? Все свое детство и юность я прожил с бабушкой – маминой мамой. И всё это время вообще излишне молчаливая бабушка ни о себе, ни о своей жизни ничего – я подчеркиваю: ничего – не рассказывала. В разговорах иногда проскальзывало название Звенигородка. Но что это за место, почему о нем вспоминали – я не знал. Правда, я знал, что у бабушки есть еще дочь, сестра моей мамы, тетя Фаня, а у нее муж Соломон-чик, как его все называли. У них было двое детей: старшая Фрида и младший Гарик. Моя бабушка, Хава Эльевна, в обиходе звалась Евой Ильиничной, а ее фамилия была Лирисман. Удивительно, когда-то она мне ненароком сказала, что ее девичья фамилия была Нюренберг. О, это оказалось потрясающим признанием! Конечно, тогда я был пацаном – парнишкой, который пропадал во дворе с приятелями. «Дитя улицы», как звала меня мама. Но сегодня можно узнать, что фамилия Нюренберг принадлежит к одной из самых старинных групп ашкеназских фамилий, так называемых топонимических, как и фамилия Терлецкий. Нюрнберг – важный и второй после Мюнхена торговый город в Баварии, прежде вольный имперский город. Еврейская община Нюрнберга была в средние века одной из самых значительных в Германии.

И вот недавно, расспрашивая родственников, я узнал немногое, но, может быть, имеющее значение для моих внуков – крупицу сведений об их пра-пра-предках. Моя бабушка, тогда еще девица Нюренберг, жила в городе Звенигородке. Там она вышла замуж за вдовца, адвоката Хаима Лирисмана, и они уехали в Умань. У Хаима от умершей жены был великовозрастный сын, Гершль, который стал жить отдельно, завел свою семью. У Гершля и его жены родились дочь Малка (Маня) и сын Израиль – мои сводные двоюродные брат и сестра. А дед Хаим вскоре умер. Может быть, это повлияло на бабушку, и она замкнулась в себе.

Нужно сказать, что Алик Вайсман, мой троюродный брат (о нем речь впереди), благодаря рассказу своей мамы, составил подробную биографию наших предков со стороны своей бабушки и ее сестры, моей бабушки. Удалось установить, что их отцом был Илья Матвеевич Ниренберг (утверждается, что именно так). К сожалению имя его жены, нашей прабабушки, не сохранилось.

Вот и все, что мне известно об истории семьи.

Моя бабушка

Снимок вероятно 20-30-х годов прошлого века. Какое благородное лицо!

Но вернемся в начало 30-х годов.

Бобрики

Куда же попали энтузиасты социалистического строительства, мои будущие папа и мама, в 1932 году? В поселок Бобрики, называвшийся так от изобилия бобров, водившихся в здешних речках. В 1930 году, в пору индустриализации страны, посёлок этот получил статус города в связи с началом строительства здесь крупнейшего в СССР химического комбината. С темпами строительства химкомбината разрастался и город Бобрики.

И тут родился я…

Я – родился!

Как пел Владимир Высоцкий: «Час зачатья я помню неточно»… Я тоже не помнил, но в соответствии с документами и приказом руководства Бобринского химкомбината № 60 от 6/VII 1933 года, моей будущей маме был предоставлен декретный отпуск с 5/VII, и я родился 4/IX 1933 года.

Это – моё свидетельство о рождении, выданное именно в Бобриках

23 декабря 1933 года Бобриковский химический комбинат дал первую продукцию, и эта дата считается днём рождения предприятия, в связи с этим, по просьбе строителей в честь И. В. Сталина Бобрики переименовали в Сталиногорск, а комбинат стал носить название Сталиногорского химического комбината.

Представляете, какой подарок это был именно для меня! Теперь в моем свидетельстве о рождении вместо упоминания о каких-то Бобриках будет значиться: родился в городе Сталиногорске!

Центральная площадь Сталиногорска с монументом Сталину

Ну что ж, я, пожалуй, оказался одним из первых новых жителей нового города, именуемого по-новому: Сталиногорск.

Родители дали мне имя Ефим. Почему именно такое? Об этом никогда речи не было. Но я догадался, что это в честь моего деда, отца мамы. Отчество мамы было Ефимовна. Но имя Ефим простонародное, русское, православное, происшедшее от греческого имени Евфимий, и зачем еврею давать такое чисто русское, даже церковное, имя?

Я подозреваю, что моего деда звали Хаим. Дело в том, что по еврейской ашкеназской традиции детей принято называть в честь усопших старших родственников. Обычно в нерелигиозных семьях новорожденным присваивали светское имя. По созвучию, как, скажем, Хаим – Ефим, я оказался Ефимом. Родители ласково называли меня Фимуся.

Вот мой самый первый портрет

В шубке

«Фимуся в бурочках», год и 4 месяца

«Знаменитая» фотография «Фимуся в матроске». 1936 год

Мои самые ранние воспоминания о том, что в Испании была война коммунистов с фашистами (гражданская война 1936–1939 годов) и мы, советские дети, носили вместо кепок и тюбетеек – «испанки», такие шапочки типа пилоток с кисточкой впереди. А как звучало: «Но пасаран!» Я не знал, что это значило, но так говорили испанские коммунисты и это было здорово! (Это был лозунг: «Они не пройдут»)…

И вот я в «испанке». Август 1937 года.

1938 год. Готовимся к бою. Это влияние растущей милитаризации