В одно касание

Мою грудь скручивает от боли. Все, что мы вчера друг другу сказали, – зря.

– Ладно. – Мы останавливаемся на парковке больницы. – Тогда сиди в машине.

В ее глазах мелькает боль.

– Нет.

У меня нет сил с ней спорить.

– Ладно.

В приемном покое дежурная медсестра называет нам мамин номер палаты, и мы спешим дальше по коридору.

Мы подходим к двери, и Пиппа касается моей руки.

– Я подожду снаружи. Если что-то нужно, я здесь.

Я заранее готовлю себя к тому, что внутри меня ждет просто куча дерьма.

– Спасибо.

В палате мама весело болтает с медсестрами, смеется и улыбается. У нее здесь, на хрен, вечеринка. Она видит меня и вздыхает, закатывая глаза.

– О господи! – смотрит она на медсестер. – Кэндас, я же просила тебя не звонить ему! – Она морщится, когда видит мой синяк. – О, ну что это такое? Как прошла поездка?

Я смотрю на нее и не могу поверить своим глазам. Мой мозг затуманивают гнев и какая-то горькая обида.

– Мы можем остаться наедине? – прошу я медсестер, и они всей стайкой убегают.

Когда мы оказываемся вдвоем, мама начинает ерзать под моим взглядом.

– Милый, я в порядке…

– Не говори, что ты в порядке. – Меня сейчас стошнит. – Не говори, что все хорошо, что это ерунда и что тебе не нужна помощь.

Она удивленно смеется, но ничего веселого тут нет.

– Мне не нужна помощь.

– Ты врезалась в полицейскую машину.

На какое-то время повисает тишина, и мы просто смотрим друг на друга. Во мне что-то сломалось, и когда я ищу свой бесконечный источник терпения, вместо него я натыкаюсь на чувство предательства и обиды.

Что-то должно меняться, и до этого момента это был я. С мамой я всегда был тем, кто прогибался. Я всегда вдохновляю Пиппу отстаивать свои права, ставить себя на первое место, делать то, что лучше для ее карьеры и жизни, но сам своим советам не следую.

– Я переехал сюда ради тебя, – говорю я ей, но и себе тоже.

Она отмахивается от меня.

– Ты переехал, потому что скучал по Ванкуверу.

– Нет. – Я складываю руки на груди и чувствую, как сильно бьется мое сердце. – Я переехал сюда, потому что у тебя начались панические атаки и ты, очевидно, не могла справиться с этим сама.

Она моргает, как будто я ударил ее, но, хоть у меня и сжимается сердце от ее боли, она должна услышать правду. Слишком долго она от нее бегала.

– У тебя была паническая атака, и ты попала в аварию. Так что я перевез сюда всю свою жизнь, чтобы заботиться о тебе.

Она сжимает челюсти и смотрит в пол, как будто глядит в зеркало. Сказав правду, я будто развязал какой-то узел у себя в груди. Ее пальцы нащупывают браслет и начинают крутить бусинки. Она избегает моего взгляда.

– Сестра по телефону сказала, что ты не на лекарствах.

– Мне это не нужно, – бормочет мама. – Я пробовала. – Она говорит о коротком промежутке времени много лет назад, когда ее депрессия перешла в самую острую форму. – От них я совсем дурею.

– Это было пятнадцать лет назад, – резко говорю я. – Сейчас существуют новые препараты и новые исследования. Есть врачи, которые специализируются на тревожных расстройствах. – Я замолкаю, чтобы задать вопрос, на который, впрочем, я, скорее всего, знаю ответ. – Ты нашла нового психотерапевта, как обещала?

Она не отрывается от бусин и крутит их.

– Ничего не получилось.

– То есть нет. – Я шумно выдыхаю.

Теперь я все вижу предельно ясно. У меня перед глазами вся картина. Ей будет становиться все хуже, а я буду по крупицам отдавать свою жизнь, пока ничего не останется, ведь я не хочу ранить ее чувства. И все это время я буду убеждать себя, что не могу быть с женщиной, которую люблю, потому что у меня нет на нее времени.

У меня разрывается сердце. Я люблю Пиппу, и я не хочу отказываться от нее. Я люблю маму и не хочу смотреть, как ей становится хуже.

– Почему ты ехала одна? – мягко спрашиваю я.

У нее гуляют желваки, а взгляд прикован к бусинам.

– Мне нужно было кое-что в магазине. Это была короткая поездка.

Она могла получить серьезные травмы или травмировать кого-то еще. А если бы в машине была Дейзи…

Я даже думать об этом не хочу. Я слишком люблю эту собаку.

– Ты знаешь, что у тебя бывают панические атаки во время вождения, но все равно села за руль. Чем это отличается от того, что сделал папа?

Она вскидывает голову, потому что я задел нужный нерв. Хорошо.

– Джейми, – суровым тоном говорит она.

Я никогда с ней так не разговаривал. Мы никогда его не обсуждали.

Я делаю шаг вперед и складываю руки на груди.

– Ты игнорируешь проблему, и все становится только хуже. Ты наврала мне про поиски терапевта.

Ее рот сжимается.

– Я искала, – говорит она чуть слышно. – Я искала, а потом просто… – Она замирает и качает головой. – Просто не смогла.

– Почему?

Она вскидывает руки, и на ее лице написаны недовольство и дискомфорт, но мне все равно.

– Я не хочу больше об этом говорить.

У меня учащается пульс.

– Ты никогда не хочешь об этом говорить.

– Это не твоя проблема, дай мне самой с этим разобраться.

Моя голова готова лопнуть.