В одно мгновение

Через неделю папу с Хлоей выпишут из больницы. К этому времени маме нужно навести порядок в Хлоиной (нашей с ней общей) комнате. Бездушное спокойствие, с которым мама справляется с этой задачей, приводит меня в ужас. Мама ведет себя как ликвидатор, избавляющийся от радиоактивного мусора: все мои вещи без исключения отправляются в мусорные пакеты, а те летят из окна прямо на газон – так быстрее, ведь ей не придется тащить их вниз по лестнице.

Бинго наблюдает. Он лежит на своем любимом месте – в квадрате, который высвечивает на полу вечернее солнце. Солнечные лучи окрашивают его золотистый мех белым цветом. Карие глаза Бинго не упускают ни единого маминого движения. Когда она вытаскивает у меня из-под кровати изжеванную летающую тарелку, пес настораживается, поднимает уши, но снова плюхается на пол, потому что мама бесцеремонно пихает тарелку в мусорный пакет.

Я потрясена тем, что вся моя жизнь уместилась в восемь больших бумажных пакетов – вроде тех, в которые собирают опавшие листья и скошенную траву. Мама выбрасывает мою одежду, мою коллекцию свиней, мои спортивные награды, мои альбомы с вырезками, мои школьные тетради, мой бейсбольный мяч с автографом Майка Траута.

Она не оставляет ровным счетом ничего. Вышвырнув в окно последний мешок, мама набрасывается на мою кровать, срывает простыни, одеяло, подзор с такой яростью, что даже задыхается. Ее футболка насквозь промокла от пота. Она швыряет белье и подушку прямо на гору мешков на газоне.

Мама закрывает окно в моей комнате, когда раздается стук в дверь. Вздрогнув от неожиданности, она расправляет плечи, приглаживает волосы и шагает вниз по лестнице. Она распахивает входную дверь. За ней стоит Боб с выражением тревоги на лице. Мама падает в его объятия.

– Я видел, как ты выбрасывала пакеты из окна, – говорит он, гладя ее по плечам. – Надо было позвонить, Энн. Не стоило заниматься этим в одиночку.

Она ничего не отвечает и покорно идет вместе с ним к дивану, сворачивается клубком рядом с ним, утыкается ему в бок и тихо плачет. А я страшно злюсь на себя за то, что рада, что Боб сейчас с ней.

44

Сегодня Мо возвращается в школу. Три дня назад ее выписали из больницы. Врачи и медсестры устроили у нее в палате импровизированную вечеринку, притащили бутылки с безалкогольным сидром и сообщили Мо радостную новость: пальцы у нее на ногах удалось спасти. Она кинулась собирать вещи, даже не дождавшись конца вечеринки: так ей хотелось поскорее вернуться домой.

Я болтаюсь у нее в комнате, пока она готовится к первому школьному дню. Ей уже явно лучше. Она снова набрала вес, пальцы на руках почти зажили. Главная ее проблема – сон: каждую ночь она по много раз просыпается, дрожа от ужаса, и к утру чувствует себя совершенно изможденной. Она потратила минут двадцать на то, чтобы замаскировать черные круги под глазами, и теперь, когда макияж нанесен, выглядит почти так же, как прежде. Ее выдает только обувь – старые мокасины из овчины, которые она купила, когда мы ездили на Аляску три года назад. Пальцы у нее на ногах распухли, так что пока она не может надеть ничего другого.

Она хмурится, глядя на свои ноги в высоком зеркале, делает глубокий вдох, откидывает волосы назад и выходит из комнаты.

* * *

На школьном дворе Мо встречают как местную знаменитость: все смотрят только на нее, а она, словно не замечая собравшихся, отважно шагает ко входу, намереваясь успеть к началу первого урока. Кто-то разглядывает ее не скрываясь, с явным выражением жалости на лице. Кто-то смотрит украдкой и отводит взгляд, как только Мо поворачивается в их сторону.

Все утро она увиливает от внимания толпы с грацией, достойной Кейт Миддлтон: она делает это так легко и беззаботно, словно ей это не впервой. Но после третьего урока она идет в туалет, запирается в кабинке, садится с ногами на крышку унитаза и утыкается носом в коленки, чтобы перевести дух, собраться с силами и снова притворяться прежней, жить дальше без меня – единственной, с кем она всегда могла быть собой.

Я сижу с ней за обедом. Она покупает в столовой запеченную картошку и идет в пустой класс, чтобы поесть в одиночестве. Мо разворачивает фольгу, разрезает картофелину пластиковым ножом и смотрит на ее вскрытое нутро, над которым поднимается пар. Я знаю, что Мо сейчас думает о том, какая теплая эта картофелина, и у нее текут слюнки.

Запеченная картошка – как и многие другие вещи – больше никогда не будет для Мо прежней. Запеченная картошка – антоним голода и холода, безусловный фактор комфорта. Я уверена, что, когда Мо станет старше, она всегда будет держать дома мешок картошки – просто чтобы знать, что этот мешок у нее есть. Она откусывает кусочек, и я чувствую, как ее рот наполняется вкусной, теплой мякотью, и вместе с ней улыбаюсь, а Мо закрывает глаза, наслаждаясь этим простым чудом.