В одно мгновение

Никто и не подумал устроить праздник в честь Хлоиного и папиного возвращения. Дома только наша семья и Боб. Диван в гостиной застелен простыней, на нем лежит подушка в свежей наволочке: пока папу везут к нему от входной двери, он с ненавистью глядит на это напоминание о том, что он теперь инвалид. Потом он переводит глаза на Хлою: та ковыляет по лестнице наверх. Папа обращает внимание на ее прическу – волосы отросли где-то на сантиметр, у корней они медные, а затем резко сменяются черными. Этот контраст напоминает папе о том, как много времени уже прошло после аварии, и обо мне.

– Хлоя! – зовет он.

Она оборачивается.

– Мы дома. Не сдавайся, детка.

Хлоя едва заметно кивает, а я торопливо благодарю высшие силы. Не знаю, почему папа это сказал – действительно ли он услышал меня прошлой ночью или просто захотел подбодрить мою сестру, но Хлоя любит папу и сделает как он просит, по крайней мере сегодня.

Обри возвращается через минуту. Она спускается по лестнице и, пока никто не видит, жестами обсуждает с Беном, сколько еще им нужно здесь пробыть, чтобы их не сочли бездушными монстрами. Бен ободряюще улыбается, давая Обри понять, что он готов еще остаться. Обри же чуть не стонет при мысли о том, что ей нельзя уйти прямо сейчас.

Я их не виню. У нас в доме уныло, как в морге. Когда папа включает телевизор – показывают матч «Энджелс», – Обри с Беном прощаются и уходят. Через пару минут возвращается Боб с бутербродами из «Сабвея». Один бутерброд он отдает папе, другой, для мамы, несет в кухню. Мама зовет его выйти во двор и насладиться весенним теплом, но на самом деле ей, как и Обри с Беном, просто невыносимо оставаться в доме.

В центре двора зеленеет лимонное дерево. Родители посадили его, как только переехали, то есть почти двадцать лет назад. Это придумал папа, ему хотелось, чтобы что-то напоминало им о том, как много они пережили вместе. Раньше дерево окружал огород, где росли пряные травы, помидоры, морковка, тыквы – все, что мама могла пустить в ход, когда готовила. Порой я вообще забываю о том, что когда-то она готовила и возилась в огороде. Она уже давно не занимается почти ничем, кроме работы.

Огород давным-давно зарос, но мама до сих пор ухаживает за лимонным деревом. Весной она его подрезает, раз в месяц опрыскивает ствол удобрением. Даже теперь, пока они с Бобом едят бутерброды и тихо беседуют, она с отсутствующим видом ходит вокруг дерева, срывает прошлогодние плоды, обламывает сухие веточки.

Меня страшно злит, что они тут разговаривают, а папа торчит дома один и что Боб вообще к нам притащился. Он слишком часто бывает у нас, слишком много времени проводит наедине с моей мамой. Я должна быть ему благодарна за то, что он ее поддерживает. Если бы я не ненавидела его так сильно, возможно, я и правда была бы ему признательна. Но я его ненавижу и потому хочу, чтобы он поскорее убрался.

Он врет Натали и Карен насчет того, куда уходит: говорит, что едет в спортзал или играть в гольф, а сам оставляет машину у прачечной на Береговом шоссе и тайком пробирается к нам в дом утешать маму. Не знаю, почему он врет, – то ли потому, что его намерения не так уж чисты, то ли из-за того, что мама с Карен теперь на ножах. До сегодняшнего дня Боб вел себя исключительно как верный друг, и лишь преданность, явно читающаяся в его глазах, выдает его с головой.

Мама кружит вокруг лимонного дерева и рассказывает Бобу о своих новых делах, а он ей о своих пациентах. У него есть чувство юмора, так что мама смеется, слушая его истории, и это меня ужасно бесит – но в то же время радует. Мама теперь смеется, только когда она с ним. Боб никогда не упоминает об аварии, обо мне, об Озе, а мама старается не говорить о Карен.

Доев свой бутерброд, Боб чересчур долго обнимает маму на прощание и говорит, чтобы она звонила ему, если ей что-то понадобится. После того как он уходит, мама еще несколько минут сидит во дворе одна, глядя в пустоту. Затем она делает глубокий вдох, собирает обертки от бутербродов, уносит их в дом, заходит в гостиную проверить, как дела у папы. Папа не отводит глаз от телеэкрана и старательно делает вид, что мамы здесь нет и что в мире нет ничего более захватывающего, чем мерцающая на телеэкране реклама страховки для автомобилей.

– Тебе что-нибудь принести? – спрашивает мама.

Папа в ответ увеличивает громкость. С тех пор как папа вышел из комы, прошло две недели. Каждая толика сил, вернувшихся к папе за это время, незамедлительно превращается в ярость, обращенную в основном против мамы. Мне тяжело это видеть. Мой папа, вечный оптимист, покорявший океаны и горные вершины, стал разбитым, источающим ненависть человеком.

– Я ненадолго съезжу в контору, поработаю, – говорит мама.

Папа ей не отвечает.

48

Я отправляюсь к Бобу: интересно послушать, как он врет Карен насчет того, где пропадал. По тому, как он одет, ясно, что он не был в спортзале и не ездил играть в гольф.

– Как они? – спрашивает Карен, едва он открывает дверь в дом. Вот это да! Значит, он говорит ей правду.