В одно мгновение

– Вэнс, я знаю, что ты дома! Выходи немедленно!

Тишина. Я отправляюсь к Вэнсу, надеясь, что папа не прав и его действительно нет дома, но обнаруживаю его меньше чем в десяти метрах, в спальне в конце коридора. Он съежился на кровати и прислушивается к папиным воплям.

При виде Вэнса я замираю: лежащее передо мной страшилище вообще не похоже на парня, в которого была влюблена Хлоя. Я узнаю его только по пронзительно-серым глазам. Раньше он был высоким и худощавым, а теперь превратился в скелет: щеки ввалились, вокруг глаз пролегли огромные синие круги. Несвежие клетчатые семейные трусы и грязная дырявая футболка болтаются на его заморенном теле как на вешалке. От черных волос не осталось и следа: череп обрит почти наголо, его покрывает едва заметный сероватый пушок. Обмороженные, изуродованные уши все в шрамах.

В комнате нет ни учебников, ни тетрадей: может, его выгнали из школы? Вэнс никогда не был отличником, но благодаря Хлое как-то держался на плаву. Успехи в теннисе помогли ему поступить в Калифорнийский университет в Санта-Барбаре на спортивную стипендию. Неужели теперь всему этому конец?

На письменном столе, перед выставленными в ряд бесчисленными теннисными наградами, стоит набитая окурками пепельница, а рядом с ней деревянная коробочка. Крышка коробочки открыта, внутри лежит пакетик круглых лиловых таблеток с улыбающимися рожицами. Экстази. Я знаю, что́ это, потому что в девятом классе слушала лекцию «Скажи “нет” наркотикам»: смайлики, отпечатки ладони, пацифики на симпатичных таблетках ярких цветов, стартовый наркотик, дарящий забытье и зависимость.

– Ладно, я сам тебя найду! – надрывается папа.

Вэнс вращает глазами. Не только от ужаса. Он обдолбан так сильно, что вообще ничего не соображает. Я знаю, что они с Хлоей покуривали травку, но до такого Хлоя бы никогда не дошла.

Вэнс подтягивает колени к груди, и тут я вижу: на всех пальцах, кроме больших и указательных, не хватает фаланг. Я сглатываю при виде его рук, бросаю взгляд на теннисную сумку в углу комнаты и чувствую, как в горле набухает ком.

Дверь распахивается, и в комнату вваливается папа. Адреналин не позволяет ему упасть, дает силы, которых у него не было еще минуту назад. С тех пор как умер Оз, я не видела ничего более печального, чем этот мужчина и этот мальчик, мой папа и Вэнс: оба безумно любят мою сестру, оба напрочь раздавлены происшедшим в тот страшный день, тем, что они не сумели ее защитить.

Папа без всякой паузы бросается вперед, опираясь на левый костыль, а правым бьет Вэнса в висок, так что тот отлетает в сторону и падает с кровати. Вэнс приземляется на колени, и костыль бьет его снова, на этот раз по ребрам. Задыхаясь, Вэнс перекатывается по полу, сжимается калачиком, прикрывает голову изуродованными руками.

При виде его пальцев папа морщится: парню досталось куда сильнее, чем Хлое, мизинцы отрезаны до половины, безымянные пальцы лишились верхних фаланг, средние сравнялись по длине с указательными. Изуродованные руки Вэнса теперь похожи на столбчатые диаграммы.

Папина жалость длится меньше секунды. Костыль вновь поднимается и обрушивается Вэнсу на спину. «Стой!» – ору я, но папа только начал. Охваченный слепой, жуткой яростью, он расправляется с единственным человеком помимо себя самого, которого он может во всем винить. После каждого удара Вэнс охает, но даже не пытается защититься и только крепко держит руками голову. Его губы разбиты в кровь, на руках и ногах набухают рубцы. Я благодарю высшие силы за то, что папа так слаб: будь он в своей обычной форме, удары были бы вчетверо сильнее.

С каждым ударом сил у папы остается все меньше, и наконец он останавливается, чувствуя, что не может больше поднять костыль.

– Ты жалкий мелкий мудак! Ты потащил ее за собой, а потом бросил. – Он едва дышит, так что его слова почти невозможно расслышать.

Вэнс согласно кивает. От этого папу накрывает новой волной ярости, и он бьет Вэнса костылем по руке: металл ударяет в кость с глухим стуком. От удара папа теряет равновесие и чуть не падает, в последний момент неловко хватается за костыль, дышит так тяжело, что его грудь ходит ходуном.

– Чертов говнюк! Из-за тебя она чуть не умерла! Моя девочка чуть не умерла. – У папы по лицу текут сопли и слезы.

Он не говорит того, что и так висит в воздухе, громом гремит в тесной спальне: «Финн умерла ИЗ-ЗА МЕНЯ. Хлоя чуть не умерла ИЗ-ЗА МЕНЯ. Оз умер ИЗ-ЗА МЕНЯ». Вэнс ничего не говорит, только съеживается еще сильнее и на этот раз благоразумно решает, что лучше не кивать. Будь у папы силы, он бы продолжил расправу, но сейчас он едва держится на ногах.

– Гори в аду, Вэнс. Гори ты в гребаном аду.