Хлоя снова улыбается уголками губ, и я готова расцеловать Мо. За десять минут она добилась того, чего на протяжении нескольких недель не могли сделать толпы врачей и мозгоправов. А потом я смеюсь оттого, что единственное важное воспоминание, которое осталось обо мне у Хлои, – это история, которую я вообще не помню. Так странно и удивительно, что мы делаем какие-то вещи, но толком этого не понимаем.
– Во вторую ночь там, – глухо говорит Хлоя, не сводя глаз с серебристой линии горизонта, – я хотела умереть. – Она вздрагивает от воспоминания о холоде, а Мо крепко обхватывает себя руками за плечи. – Если бы я могла остановить себе сердце, я бы так и сделала. Люди считают, что худшая смерть – это когда ты сгораешь заживо, но на самом деле нет. Холод жжет сильнее, чем пламя. И дольше. У тебя словно отмирают клетка за клеткой, и это так больно, что можно сойти с ума.
Мо бледнеет от собственных воспоминаний, но Хлоя этого не замечает. Ее поглотило признание, в котором она до сих пор отказывала всем вокруг.
– Ты готова на все, лишь бы это прекратилось, – говорит она. – И ты понимаешь, какая ты трусиха, как мало для тебя значит твоя собственная жизнь. Тебе просто хочется, чтобы она закончилась. Хочется так сильно, что я даже завидую Финн, потому что все решилось за нее, потому что для нее все закончилось в один миг.
Мо потрясенно молчит, и я понимаю, что она это слышала: слышала, что Хлоя использовала настоящее время. Я знаю, что нечестно взваливать на нее это бремя – только не теперь, когда ей самой столько пришлось пережить, – но все равно я рада. И я молюсь о том, чтобы она не пропустила Хлоины слова мимо ушей, не забыла о них.
Хлоя распрямляется, словно приходит в себя.
– Финн была там, – говорит она. – Во вторую ночь она была со мной. Я понимаю, звучит так, будто я сошла с ума, но она была там, со мной.
Хлоя поворачивается к Мо, ожидая осуждения, но видит лишь сочувствие.
– Она со мной говорила, – продолжает Хлоя. – Я не смогу вспомнить, о чем именно, но это точно была она, самая настоящая Финн, она, как обычно, трещала так, что слов было толком не разобрать, без конца перескакивала с темы на тему, не договорив что собиралась.
Я смеюсь, потому что и правда так делаю.
– Ты ее видела? – спрашивает Мо, и в ее голосе мне слышится зависть.
– Нет, но она до сих пор меня навещает.
– Она с тобой говорит?
– Нет.
– Тогда откуда ты знаешь?
– Просто знаю. Иногда она сидит со мной в нашей комнате.
Я радостно кружусь. Хлоя знает, что я рядом. Мо открывает рот, чтобы ответить, но тут откуда-то сзади слышится:
– Хлоя!
Мо и Хлоя оборачиваются и видят, что к ним идет Обри.
– Его нашли. Папа уже дома! – кричит им Обри. – Мама велела привести тебя домой. Привет, Мо.
– Привет, Об, – говорит Мо, и у нее на лице застывает маска идеального, хорошо функционирующего подростка – как раз таким существом она и кажется Обри.
Хлоя же превращается обратно в дефектного, плохо функционирующего подростка, который вдруг вспоминает, что ему положено чуть не падать на каждом шагу, – как раз таким существом она и кажется Обри.
Мо словно не замечает перемены, случившейся с Хлоей. Мгновенно включившись в игру, она берет Хлою под руку и поддерживает ее, пока они идут с пляжа. Хлоя морщится от боли на каждом шагу.
– Я подгоню машину, – говорит Обри.
Когда Обри уходит, Хлоя поворачивается обратно к океану и говорит Мо:
– Океан будет по ней скучать.
Я улыбаюсь и плачу. Я знаю, что она права.
53
Я возвращаюсь домой и застаю самый разгар горячей ссоры.
– Черт тебя подери, Джек, ты что, убить себя хочешь?
– Да, я именно этого хочу, – рычит с дивана папа.
Лицо у него серое, он весь в поту, больная нога лежит на подушке.
– Где тебя носило?
– Не твое дело.
– Нет, мое. Обри тебя искала. Хлоя тебя искала. Я позвонила Бобу.
– Да что ты говоришь! Бобу позвонила? – шипит папа. – Какая неожиданность! Старый добрый Боб в последнее время так сильно тебя поддерживает!
– Ты вообще о чем?
– Ты прекрасно знаешь, о чем я. Весь вопрос в том, знает ли твоя лучшая подруга Карен, как он тебя поддерживает, или ты просто не сообщаешь ей, что он готов примчаться к тебе по первому же требованию?
У мамы раздуваются ноздри. Я уверена, что, будь такое возможно, у нее из ушей сейчас валил бы пар.
– У нас с Бобом ничего такого не происходит. К твоему сведению, он вел себя безупречно. Он практически руководил операцией по поиску Оза…
– ПОШЛА ВОН ОТСЮДА! – орет папа. От крика его одолевает сильнейший кашель, так что он едва может дышать. В перерывах между приступами кашля он выплевывает в маму сочащиеся яростью слова: – Пошла на хер отсюда! Не смей стоять тут и рассказывать, как здорово Боб помогал в поисках моего сына! Оз погиб. Ты его бросила, а Боб за ним не присмотрел.
Мама отшатывается.
– ВАЛИ! – Папа пытается приподняться на диване, но у него не осталось сил, так что он только снова заходится кашлем.
Мама прячется в кухне, замирает, опершись на стол. Она вся сгорбилась, и я замечаю, что сейчас ее плечи, шея, спина выглядят как-то иначе. И мама, и папа кажутся мне теперь старше и мельче, чем когда я была жива.
54