В одном лице

По настоянию Элейн я отвез миссис Делакорт домой на такси — после того, как она ввела себе смертельную дозу крови своего дорогого Карлтона. У нее была квартира на десятом этаже в одном из этих скучных образцовых зданий с навесом и швейцаром, на углу Парк-авеню и Восточной Семидесятой или Восьмидесятой с чем-то улицы.

— Не знаю, как вы, но я собираюсь выпить, — сказала она мне. — Заходите, пожалуйста.

И я вошел.

Сложно было догадаться, почему Делакорт умер в больнице Святого Винсента, хотя миссис Делакорт явно могла обеспечить ему куда лучший уход в собственной квартире на Парк-авеню.

— Карлтон всегда возражал против привилегий, — объяснила миссис Делакорт. — Он хотел умереть «как все» — так он сказал. Он не дал мне устроить его здесь, даже несмотря на то, что больнице пригодилась бы свободная палата — как я ему много раз говорила.

Без сомнения, больнице не помешала бы лишняя палата, если не тогда, то чуть позже. (Некоторые пациенты уже ожидали смерти в коридорах.)

— Хотите посмотреть комнату Карлтона? — спросила меня миссис Делакорт, когда мы оба взяли в руки стаканы; а я не пью ничего, кроме пива. С миссис Делакорт я выпил виски; наверное, это был бурбон. Я готов был выполнить любое желание этой маленькой женщины. Я даже пошел с ней в бывшую комнату Делакорта.

Я очутился в музее того, что было привилегированной жизнью Карлтона Делакорта в Нью-Йорке перед тем, как его «отослали» в академию Фейворит-Ривер; как это нередко бывает, отъезд Делакорта совпал с разводом его родителей, о чем мне чистосердечно рассказала миссис Делакорт.

К моему удивлению, миссис Делакорт не стала скрывать и причин расставания с отцом юного Карлтона: ее муж был ярым гомоненавистником. Он называл Карлтона педиком и маленьким гомиком; он бранил миссис Делакорт за то, что она позволяла женственному мальчику переодеваться в мамину одежду и красить губы ее помадой.

— Конечно, я знала — может, даже задолго до того, как узнал сам Карлтон, — сказала мне миссис Делакорт. Она осторожно ступала на правую ногу; такая глубокая внутримышечная инъекция не могла не быть болезненной.

— Матери знают, — сказала она, бессознательно прихрамывая. — Нельзя заставить ребенка быть кем-то другим. Нельзя просто запретить мальчику играть в куклы.

— Нельзя, — повторил я; я рассматривал все эти фотографии в комнате — фотографии беспечного Делакорта задолго до нашего знакомства. Когда-то он был просто маленьким мальчиком — который больше всего на свете любил переодеваться и краситься, как маленькая девочка.

— Ой, вы только посмотрите, — неожиданно сказала маленькая женщина; кубики льда звякнули в ее почти пустом стакане, когда она потянулась, чтобы снять одну из фотографий с пробковой доски, висевшей на стене комнаты ее покойного сына. — Смотрите, какой он счастливый! — воскликнула миссис Делакорт, подавая мне фото.

На этой фотографии Делакорту было лет одиннадцать-двенадцать; я без труда узнал его проказливую мордочку. Из-за помады его улыбка казалась еще шире. На нем был дурацкий лиловый парик с розовыми локонами; такие дешевые парики продаются в магазинах костюмов для Хеллоуина. Разумеется, платье миссис Делакорт было ему велико, но смотрелось все это умилительно — если только вы не были мистером Делакортом. Рядом с Делакортом стояла девочка постарше на вид и повыше ростом — очень хорошенькая, но с короткой, под мальчика, стрижкой и с поразительно уверенной улыбкой, однако губы у нее были плотно сжаты.

— В тот день все закончилось плохо. Отец Карлтона вернулся домой и пришел в ярость, когда увидел его таким, — говорила миссис Делакорт, а я все внимательнее вглядывался в фотографию. — Мальчики так чудно развлекались, а этот тиран все испортил!

— Мальчики, — повторил я. Хорошенькая девочка на фотографии была Жаком Киттреджем.

— А, да вы его знаете — вы ведь знакомы, я помню! — воскликнула миссис Делакорт, указывая на переодетого Киттреджа. Он накрасил губы куда более умело, чем Делакорт, и одно из красивых, но старомодных платьев миссис Делакорт сидело на нем идеально.

— Это парнишка Киттреджей, — сказала маленькая женщина. — Он тоже ходил в Фейворит-Ривер и тоже был борцом. Карлтон всегда его боготворил, как мне помнится, но это был не мальчик, а какое-то дьявольское отродье. Он умел быть обаятельным, когда нужно, но все-таки он был сущим чертенком.

— Что вы хотите сказать? — спросил я миссис Делакорт.

— Я знаю, что он крал у меня одежду, — сказала она. — Я отдавала ему некоторые старые вещи, которые уже не носила, — он вечно клянчил у меня что-нибудь из одежды! «Ну пожалуйста, миссис Делакорт, — упрашивал он, — мамина одежда огромная, и она не разрешает мне ее примерять, она говорит, что я все мну!» Он все ныл и ныл, пока я не соглашалась. А потом мои вещи начали пропадать — те вещи, которые я сама ни за что бы ему не отдала!

— А-а.

— Не знаю, как вы, — сказала миссис Делакорт, — а я выпью еще стаканчик.