В одном лице

— Билл, что с тобой? — спросил меня Ричард Эбботт, когда я вернулся в нашу квартирку. (Мама уже легла; по крайней мере, дверь их спальни была, как всегда, закрыта.) — Ты как будто увидел призрак! — сказал Ричард.

— Не призрак, — сказал я ему. — Похоже, просто мое будущее.

Я решил оставить его размышлять над этой таинственной фразой; я направился прямо в спальню и закрыл за собой дверь.

Вот и подбитый поролоном лифчик Элейн, там же, где и почти всегда — под моей подушкой. Я долго лежал, глядя на него, и видел в нем что-то от моего будущего — или моих ужасных ангелов.

Глава 8. Большой Ал

«Главное, что мне не нравится в Киттредже, — его жестокость», — написал я Элейн той осенью.

«Это у него наследственное», — написала она в ответ. Конечно, здесь я не мог спорить с Элейн, ведь она знала миссис Киттредж куда лучше меня. Элейн была достаточно близка с «этой ужасной женщиной», чтобы с уверенностью заявлять, какие гены передались от матери к сыну. «Киттредж может отрицать, что она его мать, пока не лопнет, Билли, но я тебе говорю: она этого мудака грудью кормила до тех пор, пока он не начал бриться!»

«Ну ладно, — написал я Элейн. — Но почему ты так уверена, что жестокость передается по наследству?»

«А как насчет манеры целоваться? — ответила мне Элейн. — Эти двое целуются одинаково, Билли. А это уж точно генетическое».

В том же письме, после трактата о генетике Киттреджа, Элейн объявила, что собирается стать писателем; даже в том, что касалось этого стремления, самого священного из всех, Элейн была откровеннее со мной, чем я с ней. Уже началось мое приключение с мисс Фрост, о котором я столько мечтал, но я все еще ничего не рассказал Элейн!

Разумеется, я вообще никому об этом не рассказывал. И сопротивлялся желанию снова приняться за «Комнату Джованни», пока не осознал, что хочу снова увидеться с мисс Фрост — и чем скорее, тем лучше, — а ведь не мог я показаться в библиотеке Ферст-Систер, не будучи готовым обсудить с мисс Фрост писательский талант Джеймса Болдуина. И вот я снова погрузился в роман — но ненадолго: вскоре еще одна фраза остановила меня на полном ходу. Я наткнулся на нее в самом начале второй главы и остаток дня не мог заставить себя вернуться к книге.

«Да, я презирал его, но теперь понимаю, что это чувство родилось от презрения к самому себе» — прочел я и тут же подумал о Киттредже — и о том, как одновременно ненавидел его и ненавидел себя за то, что был в него влюблен. Я подумал, что роман Джеймса Болдуина как-то уж слишком правдив, чтобы я мог с ним справиться, но все же на следующий вечер заставил себя читать дальше.

В той же второй главе есть описание «тонких, как лезвие ножа, мальчиков в джинсах», от которого я мысленно отпрянул. Вскоре я сам буду стараться походить на этих мальчиков и начну искать их общества; мысль об изобилии «тонких, как лезвие ножа», мальчиков в моем будущем пугала меня.

Несмотря на страх, я вдруг обнаружил, что добрался уже до середины романа и никак не могу оторваться. Я прочел, как ненависть рассказчика к его любовнику становится такой же сильной, как любовь к нему, и «питается из тех же источников»; прочел, как Джованни все равно вызывал его желание, даже когда рассказчика «чуть не тошнило» от его дыхания — я возненавидел эти отрывки, но лишь потому, что испытывал отвращение и страх к этим чувствам в самом себе.

Да, мое влечение к мальчикам и мужчинам вызывало у меня беспокойство и страх перед «беспощадным хлыстом общественного мнения», но куда страшнее был отрывок, описывающий чувства героя во время секса с женщиной: «Ее полные груди наводили на меня ужас, и когда она лежала подо мной, я вздрагивал при мысли, что живым мне из ее объятий не вырваться».

Почему со мной такого не произошло? — задумался я. Только ли потому, что у мисс Фрост маленькая грудь? Если бы ее грудь была побольше, может, она наводила бы на меня ужас — вместо упоительного возбуждения? И снова вернулась непрошеная мысль: а «входил» ли я нее? И если нет, но в следующий раз мне это удастся, буду ли я чувствовать потом отвращение — вместо полного блаженства?

Вы должны понять, что до «Комнаты Джованни» я никогда прежде не встречал романа, который так потряс бы меня, а я уже прочел (к своим восемнадцати годам) множество романов — и многие из них были превосходными. Джеймс Болдуин написал великолепную и шокирующую книгу — больше всего меня поразили слова Джованни: «Ты хочешь бросить меня потому, что, когда ты со мной, от тебя дурно пахнет. Ты хочешь меня возненавидеть, потому что я не боюсь дурного запаха любви». Эти слова, «дурной запах любви», потрясли меня и заставили почувствовать себя ужасно наивным. А как еще может пахнуть секс с юношей или мужчиной? Правда ли Болдуин имел в виду запах дерьма, ведь именно он останется на члене после секса с мужчиной?

Я был страшно взбудоражен; мне хотелось с кем-то поговорить, и я едва не отправился будить Ричарда, чтобы обсудить все с ним.