В одну реку дважды

Ага, сейчас я должна броситься ему на грудь и облегчить душу чистосердечным признанием. А вот не дождетесь! Я сгорбилась на стуле, и сжала горячие виски ледяными руками. В голове мелькали картины тюремной жизни, одна страшнее другой. Потом я оделась, и меня куда-то повели. Последнее, что видела — растерянного соседа-алкаша Иваныча, который беззвучно шевелил губами. В будний день никого трезвее его и полубезумной старушки с нижнего этажа для роли понятых не нашли.

Привезли меня в какое-то отделение, посадили в пустую комнату, где я и сидела, не знаю уж, сколько времени, трясясь в ознобе. Наконец, меня вызвали, и все началось сначала. Очкарик меня запугивал, а стриженый утешал и успокаивал. Отвечала я односложно. Под конец мне стало уже все равно. Хотелось только лечь и закрыть глаза. Так, наверное, и получают чистосердечные признания. Я почти готова была признаться не только в убийстве своего начальника и краже денег, но и в организации всемирного массонского заговора. Но тут, видно рациональная сторона натуры пробилась сквозь озноб и усталость и я, вроде, очнулась. Это что ж получается? Я буду на нарах париться, убийца гулять на свободе, а бравые Жеглов и Шарапов поставят галочку о раскрытии преступления века и получат благодарность в приказе? Фигушки, я хоть и рыба, но плотоядная. Я вздохнула пару раз для храбрости и начала колоться.

По мере того, как я рассказывала, голос мой звучал все увереннее и мандраш потихоньку прошел. Как и ожидалось, в похищение они не поверили.

— Прямо чудеса рассказываете, — усмехнулся очкарик. — Вы, случайно, книжек не пишете?

— Не пишу, но садовый домик показать смогу. Найдите этого дядю Мишу, он подтвердит. Наверное. Хотя у него сын в полиции работает. Значит, гражданская сознательность должна присутствовать.

— Дядя Миша… — пробормотал очкарик. — Что, говорите, из ружья стрелял? — Он поднял на меня очумелые глаза и хлопнул себя по лбу. — Миронова, подождите за дверью.

В недоумении я пошла на выход и, закрывая за собой дверь, услышала: «Папа, как здоровье? В каком болоте, ты говоришь, берданку утопил?»

Я сидела на стуле, прислонясь спиной к холодной стене, и глупо хихикала. Полицейский, стороживший меня, косился, а потом отошел подальше. Понятно, решил, что сбрендила. Ничего, может, еще придется под психическую косить, пригодится. Под конец, я уже, согнувшись пополам, безудержно хохотала, представляя в красках разговор папы с сыночком. Смех напоминал рыдание, тут в дверях послышался шум, и в коридор ворвалась Вилька. Чисто фурия! Подлетев ко мне, она запричитала: «Что с тобой? Что они с тобой сделали? Я им сейчас всем устрою! Порву, как тузик тряпку!» Но, увидев, что я смеюсь, укоризненно сказала:

— Я с ума схожу, а она тут веселится.

— Ничего, это нервное, — оправдывалась я, утирая слезы. — Ты откуда здесь, Саид? Стреляли?

— С ума с тобой сойдешь, — Вилька шмыгнула носом и всхлипнула.

Тут в коридор высунулся стриженый:

— Миронова, зайдите. А вы что здесь делаете? — недоуменно спросил он, уставившись куда-то в бок.

— Я адвокат Мироновой Матильды Сергеевны, — моложавый мужчина средних лет выступил вперед.

Все дружно мы зашли в кабинет.

Андрей Михайлович сидел, подперев голову одной рукой, и вертя в другой неизменный «Паркер». Глаза его были задумчивы. Он повернул голову, и очки его удивленно поползли вверх.

— А вы что здесь делаете? — задал он тот же вопрос адвокату и получил тот же ответ, что и стриженый.

— Миронова, выйдите, — замахал он рукой.

То зайди, то выйди, с ума сойти.

Вилька обняла меня так, словно не чаяла живой увидеть.

— Ой, страху натерпелась, — вполголоса начала она.

Можно подумать мне было не страшно.

— Как ты узнала?

— Иваныч твой, молодец, помог. Дай бог ему водки побольше. Я же обзвонилась вся. Вечером тебя нет, сотовый не отвечает… Я, грешным делом решила, что ты с кавалером где-нибудь прохлаждаешься. А на следующий день на работу звоню — а там у тебя такое…. Я тебе домой звоню, ты опять не отвечаешь. В машину прыг и к тебе. Иваныч твой и рассказал. Даже сказал, куда тебя повезли. Он к водителю ментовского уазика сбегал и узнал.

— Понятно, хотя ничего непонятно. А адвокат откуда?

Но рассказать она не успела — высунулся стриженый, выглядел он скучно.

— Миронова, зайдите.

Я поплелась в комнату, чувствуя зарождающуюся надежду, и в то же время, отказываясь верить.

— Распишитесь, — подвинул мне бумажку Андрей Михайлович. — Подписка о невыезде.

— И что? — спросила я.

Адвокат стоял совершенно спокойно, держа подмышкой кожаную папочку. Во взгляде его была усталая снисходительность. Так мать смотрит на неразумное чадо — что с него взять, с дитя малого.

— Это значит, что вы не должны выезжать за пределы города, и обязаны являться по первому вызову.

— И что я могу идти? — Чудеса!

— Идите, — он отвернулся.

Адвокат отвесил легкий поклон и, блестя золотыми очками, направился к выходу, я посеменила следом.

— Миронова, — окликнул меня Андрей Михайлович. Я обернулась. — Повестку возьмите. Жду вас завтра.

— Спасибо, — пискнула я растеряно и улыбнулась. — До свидания. Извините, пожалуйста.