В огне передовых линий

У начальника штаба подобрались отличные помощники. Особенно запомнился начальник оперативного отдела майор Тимофей Николаевич Дроздов, который годом раньше меня окончил академию имени М. В. Фрунзе. Начальником разведки был майор Михаил Степанович Егоров, сообразительный, смелый, почти никогда не подводивший командование корпуса. Говорю «почти», потому что однажды я из-за разведчика все-таки получил выговор от командарма за то, что никак мы не могли взять «языка». Но пишу об этом не в укор Егорову, а потому, что вспомнил вот Михаила Степановича, и приходится улыбаться после того как я получил взыскание, он все же приволок «языка» и был награжден орденом. «Такой уж курьез, — подытожил тогда Штахановский, — комкору — выговор, разведчику — боевая награда…»

Порадовало меня знакомство и с моим заместителем по строевой части полковником Иваном Федоровичем Иоскевичем, и с командующим артиллерией корпуса полковником Максимом Соломоновичем Киселевым. Оба оказались работящими и инициативными людьми.

Несколько вяловатым показался заместитель по тылу полковник интендантской службы Василий Филиппович Андриевский. Но впоследствии мне пришлось с удовлетворением убедиться, что наш тыловик просто был человеком необыкновенного спокойствия. Трудностей в материальном снабжении и тыловом обеспечении части и соединения корпуса при нем никогда не испытывали.

Теперь несколько слов о командирах дивизий, входивших в состав 16-го стрелкового корпуса. Первоначально мне подчинили 61, 317 и 383-ю стрелковые дивизии. 61-й командовал генерал-майор С. Н. Кузнецов. С Сергеем Николаевичем мы были знакомы очень близко (в последних боях не раз бывало, что наши с ним наблюдательные пункты располагались в какой-то полусотне шагов один от другого), и я знал комдива 61-й, можно сказать, как самого себя. Думает быстро, но основательно, решителен и тверд в управлении полками, заботливый командир. Интересно: Кузнецов был храбр, но бомбежки боялся. Такой вот парадокс. Однако его, этот страх, можно и понять, а значит, и извинить. Фронтовикам не надо объяснять, что почти каждый из нас чего-то боялся. Я сам, например, всегда тяжело переносил минометный обстрел. Авиация бомбит, артиллерия бьет, пулеметная стрельба — тут ничего, работаешь с привычкой. Но начнется минометный обстрел — не знаешь, куда деть себя, что называется, держишься на одном самолюбии…

Полковник Иван Федорович Ромащенко командир 317-й стрелковой дивизии, тоже был ˂…˃ человеком и хорошим бойцом. Отлично подготовленный в военном отношении, он к тому же обладал от природы цепким и пытливым умом. В анализе боевой обстановки Ромащенко умел добираться до самых мелких деталей, а уж добрался до чего-то — от его внимания такая «мелочь» никогда не ускользнет. Надежный комдив.

Ну, и 383-я стрелковая. Мне жалко было расставаться с ней, и я упросил А. А. Гречко и И. Е. Петрова, чтобы соединение включили в состав корпуса. Командиром 383-й был назначен полковник Вениамин Яковлевич Горбачев, которому военная судьба счастливо приготовила на будущее и генеральское звание, и Золотую Звезду Героя Советского Союза, и командование этой дивизией до самой победы над гитлеровской Германией.

К 27 июня 1943 года все три дивизии 16-го стрелкового корпуса сосредоточились в районе Абинская, Береговой, Верхне-Ставропольский и, находясь в армейском резерве, приступили к занятиям по боевой подготовке. Задача состояла в том, чтобы подготовить личный состав к прорыву сильно укрепленной обороны противника.

Мы хорошо понимали, что бои предстоят тяжелые, кровопролитные, что будут потери — от этого никуда не денешься. Но потери потерям рознь. И тут многое зависит от командиров, от их смекалки, умения рисковать расчетливо, почти наверняка. И среди всех командных кадров в этом отношении особо должна быть выделена фигура ротного. Он поднимает бойцов в атаку, он идет в одной с ними цепи, ему лучше, чем кому-либо, известно, что такое надежда людей на твои командирские способности, на твой командирский ум.

Нам хотелось как-то поднять значение командиров рот и батарей, показать им самим их роль в бою и их вклад в достижение любого боевого успеха. И вот родилась мысль собрать всех ротных, поговорить с ними по душам, рассказать, что ждем мы от них, как на них надеемся. Когда я доложил о своем намерении командарму, Андрей Антонович поддержал нашу идею и пообещал тоже участвовать в этом сборе. Вечером того же дня генерал Гречко позвонил сам:

— Насчет ротных я доложил Ивану Ефимовичу, он одобряет и просит собрать их где-то шестнадцатого-семнадцатого. Тоже приедет. Дело стоящее.

17 июля командиры всех разведывательных, стрелковых рот, батарей 16-го стрелкового корпуса собрались к 6 часам утра в лесу, что в 3–4 километрах северо-восточнее Крымской.

Вскоре подошли четыре «виллиса». Из первой машины вышел командующий фронтом, и я доложил ему о сборе командиров рот и батарей.

— Ну, что ж, — сказал, поздоровавшись, Иван Ефимович, — давайте сядем поплотнее да поговорим. Думаю, тебе, Константин Иванович, этот разговор и начинать.