В огне передовых линий

Мы прошли километров 40―45. До Ак-Монайского рубежа оставалось почти столько же. Мыслимо ли: за оставшиеся до конца суток несколько часов преодолеть такой же путь, на какой понадобилось потратить целый день.

— Не могу, товарищ командующий. Люди со вчерашнего вечера на ногах, все время в бою, поесть некогда…

— Ты не дивчина, Провалов, а я не парубок. — В голосе Андрея Ивановича зазвенел металл. — Я ведь тебя не уговариваю! — И командарм прекратил связь.

Меня словно вздыбило. Вот те на! Кажется, и наступаем неплохо, и на месте не стоим, а тут такой тон.

Часа через полтора после нашего с командующим разговора, уже на марше, меня догнали два офицера связи из штаба армии. Они вытащили из «виллиса» довольно объемистый ящик и попросили разрешения возвращаться в штарм.

— А пакет какой-нибудь есть? — спрашиваю.

— Есть. В ящике…

И точно: под крышкой, когда откинули ее, лежал самодельный, из старых топокарт склеенный большой конверт. На листе бумаги, находившемся в конверте, красным карандашом было написано: «Товарищ Провалов! Кушай на здоровье, заслужил. А покушаешь, жми на Ак-Монай». И подпись: «Еременко». В ящике мы обнаружили колбасы, запах которых уже напрочь забылся, сыры, португальские сардины, коньяк, крымскую мадеру и еще много другой снеди. Мы стояли со Штахановским над этой фанерной торбой и от души хохотали.

За первый день боя нам удалось высвободить еще около тридцати автомобилей. В Катерлезе были захвачены немецкие грузовики, которые мы передали корпусным тылам, а оттуда взяли все «студебеккеры». Эти машины получил командир 339-й стрелковой полковник Г. Т. Василенко, который по моему приказу посадил на них 1-й батальон 1137-го полка (комбат майор П. И. Яремчук), в результате чего подвижный передовой отряд корпуса сразу значительно усилился.

Оба передовых отряда — и корпусной, и 383-й стрелковой дивизии — двинулись к Ак-Монайским позициям параллельными маршрутами. С ходу они освобождали один населенный пункт за другим. Аджименде, Тайчуг, Колкипчак, Узун-Аяк… В районе Чалтемир, Тайчуг около 10 часов утра подвижный отряд корпуса под командованием полковника С. М. Барахтанова принудил сдаться в плен артполк 6-й кавалерийской румынской дивизии в полном составе.

Постоянно находясь вместе с полковником Барахтановым, я получил возможность допросить командира румынского артиллерийского полка тотчас после его пленения, когда солдаты противника еще только начали складывать оружие. Подполковник выглядел щеголем: хорошим мастером сшитый, тонкой шерсти френч, аксельбанты, без единой складочки, будто только-только отутюженные брюки, сапоги блестят так, словно вокруг не крымская въедливая пыль, а паркеты какого-нибудь дворца. Однако эта щеголеватость вражеского офицера лишь подчеркивала, насколько сильно упал он духом. Побледневшее лицо, на котором аккуратные усики кажутся наклеенными, губы подергиваются, заметно дрожат руки. Но еще разительнее был контраст между командиром полка иподчиненными ему людьми. Оборванные, небритые, с головы до ног покрытые белесой пылью, они представляли жалкое зрелище.

— Что же вы людей-то до такого состояния довели?

Подполковник опустил голову еще ниже.

Я приказал ему построить свой полк и вести его в район Аджимушкая. На всякий случай в качестве конвоя выделили пять автоматчиков. И румыны попылили на восток. А мы двинулись на запад.

Около полудня 12 апреля подвижные отряды корпуса и 383-й стрелковой дивизии прорвались к усадьбе совхоза Арма-эли и завязали за нее бой. Противник оказал нам самое решительное сопротивление. Перед передовыми частями 16-го стрелкового корпуса была Ак-Монайская позиция, укрепленная ничуть не хуже, чем главная полоса обороны врага в районе Керчи.

Вскоре в район Арма-эли вышла подвижная группа Отдельной Приморской армии — 227-я стрелковая дивизия со средствами усиления, введенная в бой в полосе наступления 3-го горнострелкового корпуса, а теперь перешедшая в полосу 16-го стрелкового корпуса. По распоряжению командарма временно подчинив это соединение себе, я приказал комдиву полковнику Г. Н. Преображенскому провести усиленным стрелковым батальоном разведку боем. Наступление нашей пехоты с танками выявило мощную систему огня, и стало ясно, что для прорыва Ак-Монайских позиций сил у нас еще маловато. Я принял решение ускорить подход корпусной артиллерии и главных сил соединений.

На исходе дня одновременно с правым соседом мы начали короткую, всего получасовую, но мощную артподготовку. Вся полковая и часть дивизионной артиллерии вели огонь прямой наводкой по целям, засеченным во время разведки боем. По нашей заявке сильный удар по врагу нанесли штурмовики и бомбардировщики 4-й воздушной армии. Огонь артиллеристов, минометчиков и авиационный удар оказались весьма эффективными. Когда соединения корпуса в районе населенного пункта Арма-эли пошли на штурм Ак-Монайских укреплений, многие огневые точки противника уже были подавлены.