Въ огонь и въ воду

— Въ такое мѣсто, гдѣ принцесса можетъ остановить васъ безъ всякой опасности; напримѣръ, въ баню или куда нибудь, гдѣ на хозяина можно вполнѣ положиться.

— На Прачешной улицѣ есть лавка духовъ Бартолино: онъ землякъ принцессы и многимъ ей обязанъ, сказала Хлоя. Я увѣрена, что онъ вамъ отопретъ комнату за лавкою.

— Хлоя права, сказала принцесса; безъ нея я бы объ этомъ и не вспомнила… я только и думаю, что объ окружающихъ васъ опасностяхъ и совсѣмъ память потеряла!

— А я, продолжалъ Коклико, я пойду развѣдчикомъ, впередъ… Кадуръ — совершенно какъ поднятый собаками заяцъ: всегда возвращается въ свою нору. Поэтому я пойду бродить на Маломускусную улицу, гдѣ онъ навѣрное ужь насъ поджидаетъ… вы понимаете, что еслибъ его захватили или убили, то я бы узналъ отъ бездѣльниковъ, съ которыми разговаривалъ. Какъ только соберу свѣдѣнія, тотчасъ же побѣгу въ лавку Бартолино, который имѣетъ честь поставлять духи принцессѣ, и мы составимъ новый планъ компаніи… А пока барышня пусть походитъ здѣсь по сосѣдству, будто съ порученіемъ отъ принцессы, и потомъ прійдетъ сказать намъ, не случилось-ли чего подозрительнаго… Еслибъ я опять вошелъ въ отель, разъ отсюда вышедши, я могъ бы возбудить подозрѣнія… а ихъ-то именно и не нужно въ настоящую минуту.

Все такъ и сдѣлалось, какъ устроилъ Коклико. Хлоя скоро вернулась съ прогулки, не замѣтивъ ничего особеннаго; Паскалино, которому она шепнула словечко мимоходомъ, поспѣшилъ отдать ей самую новую изъ своихъ ливрей, и въ одну минуту Гуго переодѣлся носильщикомъ портшеза, съ ремнемъ на плечахъ. Въ назначенный часъ, принцесса вышла съ большой церемоніей изъ растворенныхъ настежь дверей отеля, а швейцаръ отдалъ ей честь алебардой; Коклико со своимъ крючкомъ пошелъ сбоку и процессія двинулась по улицамъ медленно, какъ слѣдуетъ людямъ, которымъ спѣшить некуда и которые идутъ прилично, сохраняя достоинство, по своимъ дѣламъ.

Отойдя отъ отеля и увѣрившись, что все идетъ хорошо, тряпичникъ прибавилъ незамѣтно шагу и направился на Маломускусную улицу, гдѣ надѣялся встрѣтить Кадура.

Когда онъ огибалъ Львиной улицы, онъ увидѣлъ мальчика, который первый разсказалъ имъ о бродящихъ у ихъ дома подозрительныхъ личностяхъ. Забавляясь волчкомъ, Угренокъ поглядывалъ во всѣ стороны. Замѣтивъ это, Коклико призадумался.

— Э! нашъ маленькій пріятель, сказалъ онъ, не станетъ даромъ играть такъ волчкомъ; кажется, надо его пораспросить.

Онъ подошелъ къ нему въ ту минуту, какъ мальчикъ вытягивалъ шею, чтобъ заглянуть за уголъ улицы вдаль.

— Ахъ! какъ хорошо, что вы вздумали переодѣться! сказалъ Угренокъ, едва не вскрикнувъ отъ радости.

— Есть, значитъ, новое?

— Еще-бы. Ваши непріятели стоятъ тамъ на часахъ. Они не сходятъ съ мѣста отъ самаго разсвѣта!

— А мой товарищъ?

— Большой черномазый, что ворочаетъ языкомъ десять разъ во рту, прежде чѣмъ заговоритъ? Онъ пришелъ… я успѣлъ его предупредить. Онъ задумалъ непремѣнно войдти домой…

— И вошелъ?

— Да, но черезъ заборъ сосѣдняго сада; перелѣзъ черезъ три или четыре стѣны; а потомъ тѣмъ же путемъ опять ушелъ.

— Настоящая кошка, этотъ Кадуръ! А теперь?

— Онъ здѣсь близко въ одномъ мѣстѣ, которое я знаю… я могу провести васъ къ нему… Дѣлайте только видъ, что ищете крючкомъ подъ стѣнами, и идите за мной издали. Куда я войду, войдите и вы тоже.

Угренокъ поднялъ свой волчокъ и принялся скакать впереди, какъ заяцъ по бороздѣ. Коклико шелъ сзади, посвистывая. Два-три человѣка, одѣтыхъ какъ рабочіе, ходили взадъ и впередъ. зѣвая передъ дверьми, но зорко поглядывая во всѣ глаза.

— Хорошо! я знаю, что это значитъ! сказалъ себѣ Коклико.

Войдя въ пустынный переулокъ, Угренокъ, прыгавшій все время, не оглядываясь назадъ, толкнулъ дверь кабака, стекла которой были завѣшаны грязными кусками красной матеріи, и проворно юркнулъ туда. Коклико вошелъ за нимъ послѣ и съ перваго же взгляда узналъ Кадура, хотя онъ тоже былъ переодѣтъ. Арабъ сидѣлъ передъ стаканомъ, до котораго не касался вовсе, положивъ локоть на столъ и опираясь головой на руку. Товарищъ сѣлъ рядомъ на той же скамейкѣ.

— Ну? спросилъ онъ, осушая стаканъ, стоявшій передъ арабомъ. Кадуръ обернулся; ни одинъ мускулъ на лицѣ у него не дрогнулъ.

— Наконецъ! сказалъ онъ въ отвѣтъ.

— Говори скорѣй! сказалъ Коклико; насъ ждетъ кто-то, кто сильно объ тебѣ безпокоится, между тѣмъ какъ я безпокоюсь объ немъ.

— Тогда и говорить нечего; пойдемъ.

— Дьяволъ, а не человѣкъ! сказалъ Коклико; у него языкъ нарочно для того и есть, чтобъ не говорить!

Кадуръ уже всталъ и, не отвѣчая, отворялъ дверь. Коклико увидѣлъ съ удивленьемъ, что онъ остановился передъ ручной телѣжкой, которой онъ было и не замѣтилъ и которая стояла у стѣны кабака. Арабъ молча надѣлъ ремень себѣ на плечи, сталъ въ оглобли и двинулся, везя телѣжку. Телѣжка была наполовину полна салату и прочей зелени. Ротъ его стянулся отъ беззвучнаго смѣха.

— Одна и та жа мысль! сказалъ себѣ Коклико: я тряпичникъ, а онъ — огородникъ.

Коклико пошелъ впередъ: Угренокъ бѣжалъ рядомъ съ нимъ. Въ концѣ улицы мальчикъ замедлилъ шагъ и, дернувъ его за полу, сказалъ: