Въ огонь и въ воду

— Выходитъ, продолжала она, вы совершенно счастливы?

— Счастливъ! Да развѣ можно когда-нибудь быть вполнѣ счастливымъ?

— Значитъ, есть еще что-нибудь, чего вы желаете?

— Э! мой Боже, да! и мнѣ не останется ничего желать развѣ только тогда, когда я добьюсь отъ графини де- Суассонъ того, что мнѣ отъ нея нужно…

— Вы въ самомъ дѣлѣ имѣете просьбу къ обергофмейстеринѣ ея величества королевы?. Вы?

— О! сущіе пустяки!… Начальство надъ арміей, посылаемой въ. Венгрію, для одного изъ моихъ друзей, которому мнѣ пришла мысль услужить этимъ.

— Только-то!… Ахъ! видно, вы такъ навсегда и останетесь вѣрнымъ сыномъ своей родины! А какими же путями вы надѣетесь добраться до графини?

— Одинъ господинъ, котораго вы знаете, тоже изъ Арманьяка, маркизъ де Сент-Эллисъ, обѣщалъ мнѣ открыть двери графини.

Брискетта задумалась на минуту и, погладивъ рукой подбородокъ, спросила:

— А хотите, я возьму это дѣло на себя, скажите?

— Вы?

— Да, я! Бываютъ часто такія обстоятельства, что женщина стоитъ въ нихъ любаго маркиза.

— Въ самомъ дѣлѣ, какими судьбами вы очутились здѣсь? что дѣлаете?

Цѣлый потокъ вопросовъ сорвался съ языка его. Она остановила наводненіе, положивъ руку на губы поручика.

— Ахъ! какъ васъ мучитъ любопытство! продолжала она со смѣхомъ; все узнаете, только послѣ… Теперь у насъ одна важная вещь, которой нужно заняться, — это свиданье ваше съ графиней де Суассонъ… свиданье, отъ котораго вы ожидаете такихъ чудесъ… Если я возьмусь за дѣло, то мнѣ сдается, что это свиданье вамъ будетъ назначено скоро… и при лучшихъ условіяхъ, чѣмъ черезъ вашего маркиза де-Сент-Эллиса… Хотите?

Увѣренность Брискетты поразила Гуго.

— Хорошо! отвѣчалъ онъ; но какъ же я узнаю, что вамъ удалось?

— Будьте здѣсь завтра, въ этотъ же часъ.

— Какъ! ужь и завтра?

— А зачѣмъ же откладывать?

— Значитъ, у васъ есть волшебная палочка феи?

— Почти.

На этомъ послѣднемъ словѣ Брискетта его оставила, а Гуго, разумѣется, ни слова не сказалъ графу де Колиньи о томъ, что произошло между нимъ и хорошенькой дѣвочкой изъ Оша, встрѣченной имъ въ Фонтенебло. Онъ самъ вполнѣ довѣрялъ умѣнью Брискетты, и боялся, чтобъ другіе не осмѣяли этого довѣрія, объяснить которое онъ и самъ не умѣлъ порядочно.

Какъ и наканунѣ, онъ въ нетерпѣньи пошелъ въ садъ немного раньше назначеннаго часа. Скоро онъ завидѣлъ Брискетту издали: она скользила вдоль шпалеръ и лишь только подбѣжала къ нему, какъ поднялась на цыпочки и шепнула ему на ухо:

— Готово!

— Какъ! съ перваго же разу! Но это похоже на чудо!

— А васъ это удивляетъ? Дѣла всегда такъ дѣлаются, когда я въ нихъ вмѣшиваюсь. Но прежде всего, пока я стану разсказывать объ употребленныхъ мной средствахъ, у меня есть къ вамъ просьба… Мнѣ какъ-то неловко говорить тебѣ вы, мой милый Гуго. позвольте мнѣ говорить вамъ ты.

— Говори.

— Вотъ это называется — отвѣтъ! Ну, мой другъ, маркизъ де Мент-Эллисъ тебя представилъ очень плохо, все равно, какъ бы и не представлялъ вовсе.

— Что жь онъ сказалъ такое?

— Онъ поклялся графинѣ, что она тебя ослѣпила своей красотой, и что ты сейчасъ вотъ испустишь духъ, если она не позволитъ тебѣ обожать ее вблизи.

— Нашелъ дурака!

— Глупо, мой бѣдный Гуго, непроходимо глупо! Графинѣ ужь просто надоѣли всѣ эти ослѣпленія: вѣдь она давно знаетъ, что она — свѣтило и что лучи ея глазъ жгутъ на смерть бѣдныхъ смертныхъ! Всѣ придворные поэты клянутся ей въ этомъ великолѣпными риѳмами и тысячи просителей давно ужь это доказали ей окончательно. Знаешь-ли, что она мнѣ говорила сегодня утромъ?

— Тебѣ?

— Мнѣ, Брискеттѣ.

— Вотъ забавно!

— Слушай прежде, а удивляться можешь послѣ. Ахъ, моя милая! говорила она мнѣ, какая скука! какой-то кузенъ изъ Арманьяка хочетъ представить мнѣ какого-то провинціала, своего друга… Что тутъ дѣлать?

— А ты что отвѣчала?

— Надо прогнать его, графиня, и немедленно… Провинціалъ? у насъ и безъ того ихъ довольно!

— Что?

— А потомъ я прибавила равнодушнымъ тономъ: а какъ его зовутъ, этого провинціала, которымъ васъ хотятъ наградить, графиня?

— Графъ де Монтестрюкъ, кажется, отвѣчала она.

— Ахъ, графиня! вскричала я, сложивъ руки, избави васъ Богъ когда-нибудь принимать его! Совсѣмъ нехорошій человѣкъ, — влюбленный, который только дѣлаетъ, что вздыхаетъ и сочиняетъ сонеты для своей красавицы!

— Ба! произнесла она.

— А я продолжала все настоятельнѣй: рыцарь Круглаго Стола, графиня, герой вѣрности!

— Что ты говоришь, Брискетта? вскричала она.

— Истину, графиня, святую истину; хоть бы всѣ принцессы, хоть бы сами императрицы осаждали его самыми сладкими улыбками, онъ на все будетъ отвѣчать однѣми дерзостями. Да и не знаю, право, даже замѣтитъ-ли онъ еще эти улыбки?

— Значитъ, просто — самъ Амадисъ Гальскій?

— Почти что такъ. Ахъ! не онъ обманетъ когда-нибудь ту, кого любитъ!… Онъ сочтетъ за измѣну обратиться съ самой невинной любезностью къ другой женщинѣ!…

— А извѣстно, кого онъ любитъ?… спросила она съ легкимъ. оттѣнкомъ неудовольствія.