В оккупации. Дневник советского профессора

Сегодня утром в институте меня ожидал сюрприз. Оказалось, что немцы не сдержали своего обещания и забрали себе всю картошку. В связи с этим директор института, профессор Москаленко, решил свалить всю вину на меня и на двух других врачей, ездивших вместе со мной копать картошку. Мы, видите ли, виноваты в том, что не предупредили его о возвращении обоих грузовиков. Но при чем тут я? С нами ездил помощник завхоза, который должен был сказать предупредить директора. Все санитары и один врач остались ночевать в институте: они могли предупредить Москаленко. И наконец, сам Москаленко и его завхоз Рейда, живущие в самом институте и прекрасно питающиеся за счет продуктов, предназначенных для больных, могли дождаться возвращения грузовиков и вовремя переговорить с немцами. Ясно, что если кто-нибудь виноват в том, что немцы не сдержали своего обещания, то это только Москаленко и Рейда. Но так как нужны люди, на которых можно было бы свалить всю вину, они избрали меня и остальных двух врачей. Москаленко посмел сегодня на меня кричать и заявил, что уволит меня.

20 ноября

В Рентгеновском институте начинаю голодать не только я. Голодают также доктор Моргачев, доктор Сне-гирев, доцент Масалитинов, доктор Кушниренко и другие. Сегодня Моргачев сообщил мне по секрету, что одна сиделка рано утром видела, как немцы пристрелили лошадь. Это произошло в укромном месте по ту сторону реки Харьков. Мы решили немедленно послать экспедицию с целью раздобыть свежей конины. Моргачев был занят, и поэтому отправились Масалитинов, Снегирев, я, одна сиделка и еще какая-то женщина. Мы перешли реку через кладки. У моста стоял немецкий часовой. Он покосился на нас, но ничего не сказал. Убитая лошадь лежала на берегу реки метрах в трехстах от часового. Дойдя коня, мы сочли нужным лечь на траву, чтобы часовой нас не заметил. Затем Масалитинов и я достали скальпели и начали «препарировать» левую заднюю конечность лошади. Мы не резали, а препарировали, поскольку по привычке, свойственной анатомам, мы отделяли одну мышцу за другой. Мы дали много мяса обоим женщинам, с тем чтобы они половину его отдали Моргачеву. Масалитинов, Снегирев и я объединились и нарезали себе вместе около 10 килограмм конины. Можно было взять и больше, но это было опасно, так как вокруг нас скопилась целая толпа, которая ждала, чтобы мы поскорее убрались, дабы последовать нашему примеру. Боясь привлечь внимание часового, мы покинули на четверть распотрошенную лошадь. На нее накинулись другие люди. К вечеру выяснилось, что бедный Моргачев мяса так и не получил: санитарки все присвоили себе.

27 ноября

Я уволен из института Рентгенологии за «дезорганизацию снабжения больных продовольствием». Какая дикость! В течение более двадцати лет моей службы при советской власти я не получил ни одного выговора, а тут я оказался виноватым в том, что немцы надули директора и не дали ему обещанной картошки. С 1 декабря институт ортопедии отделяется от Рентгеновского института. Во главе института ортопедии будет находиться некий доктор Пригоровский, неуч и аферист. Так как уволить меня сразу из института ортопедии было неудобно (ведь я старейший сотрудник этого института и работал там с 1921 года), Пригоровский предложил мне должность консультанта при мастерских по ремонту протезов. Я согласился, чтобы не числиться безработным, ибо есть слабая надежда на то, что через некоторое время служащим будут выдавать хлеб. Однако я ясно отдаю себе отчет в том, что протезные мастерские, переведенные на самоокупаемость, не просуществуют и трех месяцев, так как материала для изготовления протезов в них нет и достать его негде. Кроме того, население начинает уже голодать и инвалиды думают сейчас не о протезах, а о том, как спасти себя от голода. Ну что же! Попробую поработать в этих мастерских. Ими будет заведовать некий Н. М. Шевченко, молодой и интеллигентный рабочий. Я знаю его мало, но он производит на меня хорошее впечатление.

28 ноября