В оккупации. Дневник советского профессора

Завоевывая Украину, немцы были настолько уверены в своей силе, что не считали нужным стремиться привить к себе симпатии населения. Они сознательно проводили политику уничтожения части украинского населения с целью более легкой колонизации Украины. Для этого они искусственно создавали голод и препятствовали снабжению городов. В их руках был транспорт. Они могли легко подвезти в города продукты из деревни. Но они намеренно этого не делали. От голода на Украине погибли десятки тысяч людей, причем особенно тяжелым было положение интеллигенции.

Выпустивши оккупационные марки, не имеющие хода в Германии, немцы получили возможность даром приобретать любые ценности и вывозить их на свою родину. Обесценивание денег было одним из способов порабощения населения.

Особенно возмутительным было отношение немцев к культурным ценностям – к музейным экспонатам, имеющим историческое значение, к редким книгам, к картинам и различным произведениям искусства. Немцы грабили все это, а то, что не могли увезти, они зверски уничтожали. Они на каждом шагу оскорбляли национальное чувство советских людей. Например, они не давали разрешение на постановку украинских опер, так как заявляли, что музыка Лысенко – это «музыка варваров». И надо иметь такую холуйскую душонку, как украинские националисты, чтобы смиренно воспринимать все те пощечины, которые расточали им немцы.

Гитлер хотел сделать из советских людей послушных рабов, а для этого он всячески тормозил распространение культуры на Украине. Разве это не характерно, что немцы не разрешили открывать высшие учебные заведения и что в школах они организовали занятия лишь для детей первых четырех классов. Уметь читать, писать и считать – вот те культурные горизонты, которые открывались при немцах перед молодежью Украины.

При немцах жилось хорошо лишь базарным спекулянтам и разным аферистам. Огромное большинство граждан стонало под немецким сапогом и трепетно ждало того дня, когда Красная армия освободит их от гнета немецких фашистов. Жизнь стала положительно невозможной. Самоубийства, особенно среди интеллигентов, приняли массовый характер…

В течение последних месяцев перед приходом советской власти у меня начал развиваться своеобразный психоз: я стал бояться выходить на улицу. А когда приходилось выходить, меня постоянно преследовала мысль: «Что произойдет со мной сегодня? Где я окажусь сегодня вечером? Может быть, пьяный эсэсовец убьет меня? Может быть, я буду избит, как уже два раза меня избивали? Может быть, я окажусь в лагере рабов, согнанных для рытья окопов из Харькова? Может быть, меня схватят на улице и отправят на каторгу в Германию? Ведь жаловаться некому! Документы, которые у меня лежат в кармане и которые свидетельствуют о том, что я, профессор университета, не подлежу принудительным работам, не имеют никакого значения, ибо любой солдат может безнаказанно их разорвать!» Вот с какими настроениями приходилось жить. Такая жизнь была хуже смерти!

Родная Красная армия спасла меня от этого мрака и ужаса и вернула мне свободу и человеческое достоинство. Я бесконечно обязан советской власти за то, что, освободивши Харьков от немецких фашистов, она спасла меня от голодной смерти, вернула мне культурные условия существования, избавила от того одичания, в котором я временно находился, и особенно возродила меня морально, ибо с установлением советской власти я вновь стал чувствовать, что у меня имеются гражданские права, что в случае ущемления этих прав я могу обратиться с жалобой в суд и привлечь моих обидчиков к ответственности.

Да! Те, кто не имели несчастье жить под немецким сапогом, может быть, не поймут меня, не поймут, почему я так радуюсь тому, что кажется им неотъемлемым и вполне естественным. А я чувствую себя, как будто я вновь начинаю жить. Меня так радует все то, что я вижу сейчас вокруг себя, все признаки возрождения Харькова после разрухи, вызванной немецкой оккупацией. Кругом меня кипит работа. За полтора месяца облик Харькова резко изменился к лучшему.