В оккупации. Дневник советского профессора

Вероятно, эта немецкая пропаганда побудила многих людей бросить все свое имущество и покинуть Харьков. К числу людей, которым, безусловно, не следовало эвакуироваться, относится Вера Евгеньевна Тимофеева. Это старая, почтенная учительница. Она воспитала много поколений детей. У нее учились и мой сын, и моя дочь. Она не имела никакого контакта с немцами и у них не служила. Она эвакуировалась, потому что ее дочь служила секретарем в управе. Думаю, что советские власти не тронули бы ни мать, ни дочь. Тимофеева бросила свой домик, расположенный на углу Лермонтовской и Пушкинской улиц. Я заходил туда сегодня. Квартира уже зверски разграблена жителями. Ценная мебель поломана: например, из зеркального шкафа выбито зеркало. Богатейшая библиотека разграблена, причем какие-то женщины растаскали книги на топливо. На полу валяются разрозненные номера журналов, остатки французских и немецких книг. Словом, разгром! Да! Тимофеева сделала большую глупость, поддавшись панике. С ней эвакуировалась ее добрая приятельница, учительница Канисская, которая, насколько мне известно, тоже не имела никакого отношения к немцам. И куда они поедут? В Полтаву. Но ясно, что и Полтава будет взята. В Кременчуг? Но и там их догонят советские войска. А за пределы Украины в Германию немцы этих беженцев не пустят. Рано или поздно они будут находиться в пределах досягаемости советских войск. Так ведь лучше встретить советскую власть в своем родном городе, чем быть на положении беженца.

Уехал фотограф Рева с семьей. Уехал он из-за дочери, которая служила у немцев переводчицей.

Уехала семья Макаровых. Они все служили у немцев: сын – санитаром в госпитале, мать – переводчицей, одна из дочерей, кажется, в качестве врача.

Бежал доктор Ефимов. Ему, пожалуй, следовало бежать, так как он вел себя непримиримо по отношению к советской власти и настойчиво проводил линию своих хозяев-немцев.

Бежал и профессор Тихомиров. Скатертью ему дорога. Уехало семейство Капканцев. Причина отъезда: Капканец боялся, что его мобилизуют в Красную армию. Из-за этого он, по сути, погубил свою семью – жену и двух дочерей.

20 августа

Советские войска охватили полукольцом Харьков и находятся очень близко – в 5–6 километрах от города. Немцы расположили свои пушки и минометы в самом городе, и поэтому советской артиллерии приходится стрелять по улицам Харькова. От советского снаряда погиб доктор Снегирев, тот самый, с которым я ездил 16 ноября 1941 года копать картошку. Несколько снарядов упало во двор дома, где я живу. Слегка поврежден соседний дом. На Лермонтовской улице имеется несколько жертв.

23 августа

Сегодня ночью родные советские войска с боем освободили город Харьков от немцев. Я встречал первых красноармейцев со слезами радости на глазах. Хотелось подойти к ним, пожать им руку и сказать: «Спасибо вам, дорогие! Спасибо за то, что освободили нас от этих проклятых немцев, которые заставили нас так страдать. Слава Красной армии! Слава ее руководителю, товарищу Сталину!»

Послесловие

Бросая ретроспективный взгляд на события последних двух лет, я не могу без ужаса и содрогания вспоминать о зверствах немецких фашистов. По рафинированной жестокости они превзошли все, что можно было ожидать. Ежедневно приходилось слышать о том, как немцы убивали, грабили и насиловали. Причем обычно это делалось часто совершенно бесцельно и не вызывалось необходимостью. Как, например, объяснить следующий достоверный факт, о котором я слышал от доцента К-ва? Деревня около города Острогожска. На окне хаты сидит девочка и греется на солнце. Проходит немецкий солдат и при виде ребенка снимает автомат и стреляет. Девочка падает убитая. Мать с воплем бросается к ней. Солдат входит в хату и на ломаном русском языке говорит матери: «Чего плачешь? Дочь убита? Ну так что же! Война!» Выходит, что он не только бесцельно убил ребенка, но и поиздевался над горем матери!

Объяснить подобные факты можно только тем, что немцы, уверовавшие в дикие и бредовые теории Гитлера о «низших расах», нас за людей не считали. В представлении многих из них русские являются не чем иным, как животными, которых можно безнаказанно и бесцельно убивать или истязать! С нашими военнопленными и с советскими гражданами, угнанными на каторгу, в Германии немцы обращались как с рабами. Я с глубоким возмущением вспоминаю о всех тех унижениях и оскорблениях, которым подвергся со стороны немцев, а между тем я, благодаря моему званию профессора и знанию немецкого языка, несомненно находился в привилегированном положении.